[Spoiler (click to open)]Назад возвращались уже не одной машиной, а с целым бронеэкскортом. Всю дорогу до дома Петька упорно молчал. Он вспоминал своего папу, но не плакал.
Отец сейчас сидит в конуре на полу, света дневного не видит, а мы гуляем. Разъезжаем на машинах, философствуем. Распоряжаемся судьбами.
Как только мы остались одни в своей комнате, Петька предъявил ультиматум:
- Либо сейчас же спасаем папу, либо я разревусь.
Я немедленно согласился.
- Ладно. Сейчас. Только дай ему с Хуанычем договорить.
- А они сейчас разговаривают?
- Нет. Но скоро начнут. Пусть они поговорят как положено, а то придется наше прошлое переделывать.
Петька удивился.
- М-м? А куда денется то, что было?
- А никуда. В печку. Значит, и не было.
Мы долго молчали. Этот день склонялся к вечеру, уходил навсегда.
Небо все не рассасывалось, скрывая от спутников перемещения бужанских войск. Хотя те уже почуяли что-то.
Да и вообще чувствовалось, что что-то тронулось. Нам велели неотлучно быть дома до особых распоряжений. Обещали, что скоро организуют нормальные школьные занятия.
У меня было чемоданное настроение.
- А можно еще посмотреть? - спросил Петька. Он имел в виду сегодняшнюю сцену с Хуанычем, которую я показывал ему вчера.
Я молча кивнул.
Стена исчезла.
Отец Петр сидел, закрыв глаза Хуаныч прохаживался по каморке.
- А почему он "Хуаныч"?
- У него Папа - мексиканский кактус, - пошутил я.
- Как это?!
- Шучу. На самом деле Хуан - значит Иван.
- А почему?
- Ну,как... Иван - Иоанн - Йоан или Ян - Джоан или Джон - Жуан - Хуан. Дон Хуан значит дон Жуан. Или просто Иван.
Петька вглядывался в лицо Хуаныча. Пожал плечами:
- А почему не Иваныч?
- Надо.
- А почему?
- Папа говорит: нет пророка в своем отечестве.
- Хуаныч - пророк, что ли? - удивился Петька.
Я засмеялся.
- Где как!
- Был бы очень признателен, если бы меня оставили пока одного, - попросил отец Петр.
Хуаныч уселся рядом с ним.
- А они нас не услышат?
- Нет. У нас односторонняя связь.
Мы молча следили за повторной сценой.
- Ты мне не ответил, - вспомнил Петька. - Ты дашь ему шанс?
- Трудно это. Легкомысленно для него. Ему лучше с достоинством удалиться. Чтобы не оскорблять чувства тех, кто таким всерьез покланяется. Пусть их Бог судит. Не наше это дело. Это я опять. - Добавил я. Он уже замечал, когда я говорю не от себя, а то, что положено. Длинно получается. Умно. Читать, наверное, трудно. Детям. Младше тридцати. Говорить легче - особенно не врубаясь.
- А ты заморочь его знаками, - все гнул свое Петька. Ой, трудно не уступить.
Я пожал плечами. Все мы долго молчали.
- Может быть... Может быть, вы и неправы... - мягко сказал отец Петр.
И мне стало жалко мага, попавшего в безвыходную безболезненную мышеловку собственного гордого одиночества-всемогущества. Ведь нет выхода, понимаете? В принципе нет - изнутри его мира. Это ж ЕГО мир. Так-то вот.
Страшно впасть в руки Бога Живаго.
- Мажу ведь, - пожаловался Хуаныч.
- Ладно, - сказал я. - Дам шанс. Ради одного человека, который его очень любит. Даже не хочет стать всемогущим, если один.
Петька засопел. Я глянул на него. Его глаза блестели. Надо же! Как пожалел наше создание...
- Кто это? - спросил Петька, улыбнувшись мне.
- Виктором зовут. Талантливый писатель.
Петька кивнул.
- Но имей в виду: если он и в этот раз не захочет понять, что он - выдумка... Если выберет волю, а не истину. То ему останется одно - плюнуть на все и впасть в нирвану.
Петькино лицо затуманилось:
- Почему?..
- Слишком сильное потрясение. Коан называется. Или дзен. Или там чань. Я не помню. Да это и неважно, они там наугад называют. Хотя не все.
- А ты не давай ему впасть в нирвану. Он же в твоих руках. Твой же герой.
Я помотал головой.
- Пусть впадает, если не хочет. Мы никого не заставляем, иначе замысел узкий.
- И что с ним тогда?
- Совсем ничего. Пустота. Будто ничего и не было.
- А потом?
- И никакого "потом". Будто и нас с папой не было.
Петька глядел на Василия Хуаныча.
- А совсем потом?
- А совсем потом - Суд. Страшный.
Мы замолчали. Я вздохнул. И Петька вздохнул.
Мы стали ждать. Время шло. Я думал про Петьку, а Петька думал о Боге. Потом он устал думать.
Время все тянулось. Когда взрослые надолго замолкали, Петька ерзал от нетерпения. Только сцену с раздавливанием камней смотрел с живым интересом. Я даже сострил:
- Хочешь еще раз посмотреть?
Петька помотал головой. Когда Василий Хуаныч удалился, отец Петр повернулся к востоку и, по-видимому, молился.
- Ну?! - Петька даже подпрыгнул.
- Давай, - сказал я.
- Что "давай"? - не понял Петька.
- Давай освобождать.
- Давай! А как?
Я замялся.
- Не знаю, - сказал я виновато.
- Как - не знаешь?! - возмутился Петька.
- Как герой - не знаю, - сказал и под взглядом Петьки Петровича начал оправдываться. - Ну, я там вначале хотел устроить целое побоище, а папа не хочет. Говорит, выйдет либо неправдоподобно, либо жестоко. Недостойно. Мы же авторы, а не...
- А ты тайком! Ведь папу же надо спасать, - сказал Петька возбужденно.
Я сделал гримасу.
- Тайком не буду.
- Давай как-нибудь.
Все. Дело шло к развязке.
- Скажи, как, и сделаю, - предложил я решительно.
Ни мгновения не сомневаясь, Петька предложил:
- Пусть он просто окажется там, - он показал рукой. - В соседней комнате.
Стенка возникла.
- Пошли.
Мы вышли в коридор и постучали в соседнюю дверь. Я сказал:
- Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас.
Ответом было пока что молчание.
- Он там? - спросил Петька.
Я кивнул. Петька сам постучал и повторил молитву.
Подождали. Я вновь постучал и произнес...
Молчание.
- А он там? - усомнился Петька.
- Аминь, - ответил наконец отец Петр.
Я перевел дух и отворил двери. Петька влетел в комнату и облапил отца Петра.
Я чинно вошел, прикрыв двери и попросил благословения.
- А это мой друг! Он автор! - завопил Петька, не отрываясь от папы.
- Как - автор? - спросил отец Петр несколько растерянно.
- А вот так, автор! - вопил Петька. - Он решил тебя спасти!
Я несколько съежился.
- Тогда пусти-ка меня, - сказал отец Петр сыну.
Петька наконец освободил ему руки. Я поклонился и принял благословение.
- Пойдемте, - пригласил я вежливо.
Мы вышли из этой комнаты прямо в домик священника в Липках. Когда-то здесь была церковная и кладбищенская сторожка. Отец Петр, кажется, уже не удивлялся.
Петька радостно уселся на свою кровать.
- Пойдемте, сходим к тете Вале, а то она беспокоится о вас, - предложил я.
- Пойдемте! - Петька с готовностью вскочил.
- Минуточку, - попросил отец Петр, обращаясь ко мне.
Я кивнул. Отец Петр шагнул в красный угол и стал класть земные поклоны перед иконами. Мы переглянулись и стали делать то же самое.
Скоро мы запарились и остановились, священник продолжал, не обращая внимания на нас. Может, благодарил Господа за спасение, а может, просил вразумить, не сон ли это?.. Не хотим выдумывать. Это - его дело.
Мы на цыпочках вышли из комнаты.
- Давай, покажу наш дом.
- Давай.
Мы старательно облазили весь дом. Потоптались перед закрытой дверью, где молился отец Петр. Петька тихонечко вздохнул и сел на корточки у двери.
Наконец отец Петр вышел. Петька вскочил, хотел опять заключить его в свои объятия, но постеснялся. Отец Петр взъерошил ему волосы и спросил у меня:
- Так Вы действительно автор?
Я развел руками.
- Да, - выдохнул Петька.
- Тогда я к Вашим услугам, - заявил отец Петр. - Идем к Валентине?..
- Может быть, Вы хотели вначале зайти в храм? - вежливо предложил я.
Отец Петр поразмыслил и ответил:
- Нет, не хочу суетиться. Там ведь все в порядке? - Я кивнул. - Надо успокоить Валю, Вы правы...
Он помедлил секунду, и добавил:
- Излишне говорить, как я благодарен Вам, и...
Он приложил руку к сердцу и низко поклонился.
Я растерялся, тоже поклонился и, кажется, покраснел. Сияющий Петька взял меня за руку с таким видом, будто это он меня придумал.
- Ну, пошли!
Мы вышли с кладбища за церковную ограду и двинулись вниз по узкой улочке, по которой не так давно подымался к храму профессор Макс Зальцор, которого Петька прозвал дядей Мишей.
Невидимое солнышко клонилось к закату.
Мужики на улице остолбеневали, редкие подходили за благословением:
- Здравствуйте, батюшка. Давно ли из плена?
- Да вот... - отвечал отец Петр, кланяясь и благословляя.
Женщины хлопали глазами и начинали шептаться:
- Батюшка, и меня благослови.
Так что наше шествие к тети Валиному дому продолжалось довольно долго. Уже недалеко от цели нас догнал сельничий - мастное начальство.
- Отец Петр! Какими судьбами? Давно ли?
- Только что, - улыбнулся отец Петр, подавая благословение.
- Здравствуй, Петька. А это твой друг из свиты?
Я торопливо кивнул. Петька открыл рот, но я на минуту лишил его дара речи.
- Ну, что там? - спросил у отца Петра любопытный сельничий.
- Где?
- В ставке. Вы же оттуда?
- Вовсе нет.
- Вот как? А ты, Петька?
Петька раскрыл рот и пожал плечами.
- Вот так да! - почему-то обрадовался сельничий. - А наверху знают о Вашем освобождении?
Отец Петр пожал плечами.
- Сам Царь-Батюшка о Вас беспокоился. Вы сообщали в район?
- Только что вернулся. Еще не успел.
- А-а... Так я побегу звонить. И в благочиние дам сигнал, - крикнул он уже на бегу.
- Не беспокойтесь, - запоздало сказал отец Петр.
- Петенька! - потряс воздух Тети Валин возглас, и вот уже она сама спешила к отцу Петру, на бегу вытирая слезы. Глядя, как она неотвратимо надвигается на сравнительно маленького священника, Петька втянул в голову плечи, а у меня засосало под ложечкой.
Но все кончилось благополучно. Через пять минут мы уже сидели за столом вместе с Танькой и Степкой и пили чай.
Тетя Валя ворчала:
- Подождите надуваться-то. У меня счас супчик поспеет.
- А мы уже сытые, - храбро возразил Петька.
- Ничего. От моего супа никто еще не умирал.
Тощий Петька покорился неизбежности. Стол был накрыт, мы стали ужинать. Отец Петр ел с удовольствием - видать, шпрехеры экономили - а мы с Петькой кое-как, хотя готовила она отлично.
После еды помолились. Тетя Валя отправил малышей на улицу и стала мыть посуду, прислушиваясь к нашему разговору.
- Алексей, - начал отец Петр. - Разрешите мне называть Вас так.
- А может, лучше Алешей, - предложил я.
- Хорошо. Алеша, у нас с Вами настолько большая разница в положении, что я затрудняюсь, чем вас отблагодарить.
- Зато Вы - священник. Вы можете за меня молиться Богу.
- Это мой долг.
Нас поминали, как авторов, и на каждой Великой ектенье в нашем мире.
- Но вы можете молиться за нас келейно.
- Непременно. Что еще я могу для вас сделать?
- Пожалуйста, не отказывайтесь от повышений.
Отец Петр призадумался. Отступать было неудобно.
- Н-да, - сказал он. - Сам напросился.
Мы помолчали.
- Алеша, - сказал отец Петр. - Меня беспокоит судьба того молодого человека. Макса Зальцора.
- А его Царь отправил в тыл, - радостно сообщил Петька.
- Так он у нас в плену?
Я кивнул.
- Но не в тюрьме. Он Царю понравился. И папе тоже.
- Очень хорошо, - сказал отец Петр. - И мне он тоже понравился. Такой живой.
- А что ж нам - мертвого придумывать? - возмутился я.
Отец Петр сдержал улыбку.
- Позвольте узнать об этом мужчине, который приходил ко мне сегодня. Кто это?
- Это маг.
Отец Петр задрал брови.
- Да, мне почудилось что-то странное. Тяжелое. Умный человек, а вел себя бесцеремонно.
Он побарабанил пальцами.
- Жаль, что я говорил с ним так бестолково.
- Вовсе нет. Как раз так и надо было. Толково с ним бестолково.
- Да?
- Конечно. Да тут главное, что Вы - священник, и держали себя в руках. Мы же за вас.
Отец Петр вздохнул.
- А можно узнать подоплеку войны? Какой смысл? Не разумнее ли им было и дальше играть в друзей? Зачем так рисковать? Мы же сами разваливались?
- Папа говорит: они рассчитывают использовать Бужландию как щит против Пузани. Они полагают, что пузаньцы не удовольствуются Сибирью и попытаются шагнуть за Урал. Это уже опасно для Запада. Поэтому бужанский развал надо было пресечь.
- Вот как?.. Но тогда с появлением Царя война теряет смысл?
- Почти. Остается другой мотив: в случае победы в войне роль мирового лидера переходила к Шпрехляндии.
- То есть, в их стане разногласия?
- Ага. А главное, радетелям Запада неважно, кто играет роль лидера. В общем, война подходит к концу. Так говорит папа.
Отец Петр встал и перекрестился. Мы тоже встали.
Мы сели.
- Еще хотел вас попросить об одном человеке...
- Его судьба в руке Божией.
Отец Петр задумался.
- А можно тогда узнать...
- Извините, - сказал я жалобно. - Мы про него ничего не придумывали и не знаем.
- Откуда же Вы знаете, о ком я хотел спросить?
- Я не знаю. Но о вас-то мы написали и знаем, что вы хотите меня спросить что-то, чего мы не придумывали.
Отец Петр помолчал, внимательно глядя на меня. Петька удивленно моргал. Границы моих полномочий оставались для него загадкой.
- Зато я знаю, что еще Вы хотите спросить, - наконец сказал я.
- Вот как?.. Так ответьте.
- А Вы спросите.
- Зачем?
- Чтобы и читателю было понятно.
Отец Петр вздохнул и наморщил лоб.
- Меня беспокоит... один помысел.
- О чем?
- О некоторых... переживаниях, связанных с молитвой и таинствами в Церкви. Это от вас или от Бога?
- Конечно, от Бога. Мы не дерзаем придумывать такие вещи. Папа говорит: выдавать себя за Бога - это дело бесовское.
- Но в художественной литературе встречаются такие вещи... Автор вкладывает в уста героев откровения, пророчества... Даже у Достоевского... Старец Зосима.
- Но не у нас. Это - принципиальная позиция. Это папа говорит. Прежде всего, чаще всего герои не знают, что они - герои. Здесь уже неизбежна путаница. Папа считает, что это недопустимо, если задеваются религиозные вопросы. Что это за "святой", если он не отличает тварного действия автора от... Кроме того, бывает и просто недобросовестность.
Отец Петр откинулся на спинку стула.
- Слава Богу, - сказал он серьезно. - Я так и думал. Это тот... посетитель меня смутил. И очень удачно, что Вы тут и появились.
- Это уж в нашей власти, - довольно сказал я.
Тетя Валя давно перестала греметь посудой и подошла ко мне сзади.
- Значит, ты - автор? - вкрадчиво уточнила она.
Я обернулся и скромно кивнул, потупив глаза.
- Так-так...
Ее интонация была какой-то особенной. Я поднял взор.
Тетя Валя смотрела на меня странно. Подбоченившись, словно я залез в чужой огород.
Я вскочил.
- Валентина, - осторожно позвал отец Петр.
- Так-так, - повторила тетя Валя.
Мне захотелось спрятаться за священника.
- Стой-ка. У меня тоже есть вопросик.
Я ждал. Молчание было томительным, как духота перед бурей.
- Какой? - выдавил я.
- Ты почто войну устроил?!
(окончание)