Что будет после постмодернизма?

В этом кратком тексте я собираю воедино три линии своих размышлений - политическую, психологическую и религиозную - и заплетаю их в косичку принципиально нового смысла.

Франция/Галковский, Бессознательное и Православие.


Осознать значит увидеть со стороны. Нет более трудной задачи, чем самоосознание, если под ним подразумевать не просто построение некоего образа "самого себя" внутри своего сознания (это делается достаточно легко при помощи разного рода зеркал), но осознание происхождения, структур и тенденций самого своего сознания.
Сознанием я называю, как всегда, модель реальности, построенную умом человека. Сознание можно изменить, сложив иную модель - но сам человек будет переживать это как изменение самой реальности. Я переживал подобный опыт неоднократно, и знаю, о чём говорю. Ты действительно оказываешься в ином мире, в иной вселенной, иначе устроенной. В ней могут быть какие-то элементы прежней реальности, необычным и странным образом встроенные, но чем глубже изменяется реальность, тем меньше их остается и главное - они становятся всё менее важными, всё более мелкими и ничтожными, вплоть до полного исчезновения их из поля зрения. Замечу, что и при этом прежняя реальность не осознается, а просто исчезает, забывается. Чтобы осознать её, поглядеть со стороны, нужно совершить переход туда и обратно несколько раз, сделаться жителем двух миров (а лучше трёх и больше), и вот тогда наступает момент, когда ты, возвращаясь в прежний мир - в мир, где жили твои родители, в котором ты был воспитан и к которому неразрывно привязан пуповиной Детства - ты наконец осознаешь с ужасающей ясностью, что этот мир не есть "объективная реальность", а всего лишь твоё личное сознание, твой островок рациональности в безбрежном море непостижимого, где время от времени попадаются острова.

Ещё сто лет назад текст, подобный абзацу выше, почтеннейшая публика сочла бы за бред сумасшедшего. Но не сегодня. Сегодня этот "бред" уже комильфо, этот дискурс уже едва ли не общепризнан, растиражирован, популяризирован всякого рода "Матрицами", Кастанедами, а главное, научно обоснован всякого рода Лаканами, Дерридами и множеством других французов, создателей философии постмодерна. До меня самого эта философия докатилась сначала виде Кастанеды, и я осваивал её не столько теоретически, сколько практически, на опыте убедившись и в её пугающей действенности, и в её ограниченности. Да, ограниченности! Это всего лишь мода, и через пару поколений все эти вещи будут восприниматься уже как банальность (как воспринимается купальник бикини сегодня). Но сегодня мы захвачены этим потоком и несёмся в нём, не ощущая его границ. Однако моя личная биография сложилась так, что мне пришлось выплывать из этой бездны самостоятельно, причём быстро и оперативно, ибо с риском для жизни - а в такой ситуации человек мобилизует все свои силы. Если для того, чтобы выжить, нужно опередить своё время на пару поколений, то я уверяю Вас, уважаемый читатель, и Вы не остановитесь ни перед чем.

Пару дней назад я осознал и четко сформулировал, в чём причина русской катастрофы. А русской катастрофой я считаю всё-таки Февральскую революцию. Не сам переворот, когда Николай II был насильственно отстранен от власти, но последующие события, буквально в несколько дней необратимо и страшно изменившие реальность таким образом, что русская монархия стала мыслиться как нечто архаическое и более невозможное.

Причина этой катастрофы в том, что русская светская культура была французской. Речь именно о высокой культуре, культуре высшего слоя. Русская аристократия жила внутри французского дискурса. Русская интеллигенция ОТЧАСТИ тоже. (Отчасти - потому, что помимо французского дискурса был и немецкий, а точнее австрийский, и немножко английский. Все они имели большое значение для интеллигенции и, как следствие, какое-то значение для низших социальных слоев. В этом противоречии - зародыш Октябрьской революции.)

Суть только что высказанной мною мысли в том, что русская светская культура - это французская культура, переведенная на русский язык. А перевод сделал Пушкин и люди его круга, шире - его эпохи.
Русские смотрели на мир глазами французов, потому что говорили на их языке. То есть, говорили-то на русском языке, только сам способ употребления этого языка (дискурс) был французским. Будучи хозяевами дискурса, французы достаточно легко добились своего, как только им представилась такая возможность (политика Александра III). И подготовили в России свою, французскую революцию. Февральскую.

Понимаете ли, быть хозяином дискурса значит в конце концов взять верх несмотря на тактические поражения. США сегодня военный гегемон, и они легко одерживают тактические победы. Британия действует стратегически, она доминирует на поле дипломатии и тайной дипломатии, и мало-помалу переигрывает Америку стратегически. А Франция - культурный гегемон. (См. что говорит Галковский.) Мы не замечаем, как французы учат нас жить - не нас только, но и весь мир - учат видеть вещи такими, какими мы их и видим сегодня. Они создают концепты, которыми мы пользуемся сами у себя в голове, и через эти концепты хозяйничают у нас в голове. Это не просто стратегия, это суперстратегия.

Читатель задал законный вопрос: ну а собственно русский дискурс когда-нибудь существовал? И если да, то почему он исчез, а немецкий в Германии остался, хотя французское влияние на немцев было не менее сильно. Или на Руси всегда был чужой дискурс: византийский, норманский, татарский, польский?

И вот на этот вопрос мне труднее всего ответить, потому что для этого мне надо выйти за пределы моего собственного дискурса, деконструировать его как сказал бы Деррида. Ведь невозможно увидеть себя со стороны, не перестав быть собой. Осознать значит увидеть со стороны. Нет более трудной задачи, чем осознание происхождения, структуры и тенденции самого своего сознания. А наше сознание во многом (сразу замечу, не во всём!) определяется нашим дискурсом.
Чтобы осознать дискурс Галковского, мне пришлось выйти за его пределы. Я поглядел со стороны, и с удивлением увидел "француза". Но как мне выйти за мои собственные пределы? А вот с помощью дискурса Галковского. Именно этим я и занимаюсь последние годы, пытаясь подобно барону Мюнхгаузену вытащить себя из болота, зацепившись косичкой за самого глубокого и интересного из современных русских "французов". (Есть ещё Пелевин, он тоже очень ценен в этом смысле.) Поглядеть на свой собственный дискурс со стороны, использовав как инструмент другой мощный дискурс.

Читатель спросил меня: однако светская культура ВСЕХ стран Европы тогда была по сути французской, почему пострадала именно Россия?

Да, но ведь французский дискурс (ну хоть свобода, равенство, братство) и победил по всей Европе. Не сразу везде, но мало-помалу. Россия тут не исключение, просто для России (а также Австрии и Германии) победа этого дискурса имела наиболее тяжёлые, сокрушительные последствия. Пострадал весь Священный Союз, но внутри Священного Союза Россия пострадала тяжелее всех прочих, и мы скоро поймём причину.

Однако понять мало, потому что они не стоят на месте. Французы создали новый мир - современный либеральный, эгалитарный, толерантный мир - мир, внутри которого монархи с аристократами должны были погибнуть и/или попрятаться за кулисы. Но они движутся дальше, и на наших глазах создают новый новый мир - с общего описания архитектуры которого я и начал эту заметку. Мир со множеством равноправных дискурсов, с возможностью свободного перехода из одного в другой - в сущности, потенциально бесконечное множество равноправных миров, выбирай на вкус, каждый из которых обладает полнотой описания Вселенной, но ни один не может претендовать на объективность, на истину в последней инстанции. Вот куда нас тянут сегодня, друзья. И устоять перед этим потоком мы не в силах. Почему? Да потому что наш старый-добрый приём, который помогал нам всегда, больше не срабатывает. Мы ведь как привыкли? Просто держаться, крепко стоять в своём дискурсе, не позволяя никому вышибить тебя из седла. Решительно отвергая попытки навязать нам чуждый нам способ рассуждения и не наши концепты (а дискурс это и есть концепты плюс способ рассуждения). Беда в том, что сегодня всякий, кто использует этот приём, оказывается дурачком, неспособным понять премудрость (вонмем!) нового наступающего века. При этом никто не запрещает тебе цепляться за твой остров, не позволяя волнам нагваля смыть твоё сознание. Просто твой социальный статус при этом неуклонно понижается, авторитетность твоих слов и твоей позиции падает, и вот ты уже всего лишь дикарь, судорожно вцепившийся в свою любимую пальму. В этом новом мире таким способом можно выжить, но невозможно победить. Хуже того, твоё поражение при такой стратегии гарантировано самим дискурсом.

Кастанеда, Кастанеда... Когда-то я был очарован его книгами, и теперь испытываю шок, осознав, что он был всего лишь французским агентом в Штатах - одним из бесчисленных добровольных агентов, которые от французов ни копейки не получили, и работали не покладая рук на одном голом энтузиазме, будучи захвачены ослепительной красотой очередной французской вселенной. Год назад я написал заметку Бюро легенд или Сказки о Силе, в которой связал французский шпионский сериал с идеями Кастанеды, ещё не понимая, насколько глубока связь между этими совершенно разными на первый взгляд вещами.

Да, друзья! Вот так работают французы. Красиво, элегантно. Они всего лишь рождают идею и бросают её в массы, а дальше массы сами себя обслуживают. "Сами, всё сами". Так это работает.

Вадим Иванов пишет о феминизме:

В Британии есть детские организации для девочек - студенческие сестринства, но самое смешное, что ими руководят мальчики.
Феминизьмь слишком серьёзное дело, чтобы доверять его женщинам - считают консервативные англичане.
Феминизм, кстати, изобрели французы. Они же его в основном и распространяют. По крайней мере в США распространили они, а в остальном мире уже распространяет по большей части США
Во франции, кстати, с феминизмом проблем нет. Вот началось в США движение "миту", все на стенку лезут. Ну, перекинулось вроде во францию, выступила там какая-то актриска, так её тут же сами же французские актрисы уняли и всё заглохло.
Кстати, у французов есть женские масонские ложи а у англосаксов нет.

Это так, маленький пример. Иллюстрация на злобу дня.
Англичане за французами едва поспевают. С одышкой и кряхтением успевают заскочить в последнюю дверь. ПОКА успевают.
Да не очень-то и успевают. Русскую идею-то никак не найдут. Всё ИЩУТ:
Типа, ты посиди пока, привязанный к стулу, а я ПОДБЕРУ ТЕБЕ, что ты любишь. Хошь "всемирную отзывчивость", хошь "слезинку ребёнка", хошь "соборность". А можно и "коммунизм" напялить. Русские они всё стерпят. Тоже идея. А что взять - они такие - "психические". ИДЕЙНЫЕ.
(Галковский)

Есть ли у них шансы в этом французском, французском новом мире?

Каким же будет этот новый новый мир, придуманный французами? Естественно, он будет тоталитарным, но на каком-то ином, более глубоком уровне. Об этом пишет Фунт:

Права личности уступили место правам идентичности.
Никто теперь не говорит, что человек свободен думать, как хочет, выглядеть, как считает нужным, заблуждаться, ошибаться, кому-то не нравиться, иметь самые причудливые мысли и фантазии — словом, быть собой и жить свою уникальную жизнь.
Теперь так уже нельзя. Теперь о человеке вообще никто не говорит. Теперь сначала необходимо принять какую-то основную идентичность (обиженный русский, угнетённая женщина, разгневанный кавказец, орущая мать-с-ребёнком, возмущённый человек с качественными генами, печальный гей, взволнованный верующий, далее везде). Вместе с этой идентичностью ты принимаешь очень строгую систему ценностей и картину мира, фактически теряя право на самостоятельное мышление. И уже тогда ты взамен обретаешь право эти ценности скопом отстаивать от имени и по поручению...
Ценность человека как самостоятельного субъекта обнулилась. Более того, самостоятельный субъект становится всеобщим врагом, потенциальным предателем и вероотступником. Который или пусть определится, на чьей он стороне и кто таков, или он вообще НИКТО.
Взамен прав человека пришли права социальных групп, и этот показательный НЕИНТЕРЕС к людям как к отдельным одушевлённым существам, а не как к боевым единицам противоборствующих в условном фейсбуке армий — это и есть новый тоталитаризм (а заодно, кстати, и лютое антиправославие, но это отдельная тема).

Тут я с Фунтом полностью солидарен. Лично я сторонник свободы слова просто потому, что заинтересован в этом. Я владею словом, и мне выгодна свобода слова. И наоборот, ограничения свободы слова выгодны тем, кто словом не владеет.
[Кстати, о культуре слова]К слову, мат - как правило признак низкой культуры слова. (см. Русский мат - это простонародное ханжество) Недаром в тоталитарном СССР пышно расцвело сквернословие. Хотя казалось бы, при тогдашней жёсткой цензуре-то все должны были стать культурными? А вот нет. Цензура даёт преимущество тем, кто словом не владеет. Что органично сочетается с основным принципом пролетарский власти: подымать наверх подонков, топить культурных людей. Всё логично.
При свободе слова вытеснение площадной брани за пределы приличного общества происходит автоматически, хотя и не сразу. Кто лучше владеет словом, тот оказывается в более высокой социальной страте. Само слово и даёт ему преимущество. Площадная брань - маркер низкого социального статуса.

Беда только вот в чём. Постмодерн это высокая, очень высокая культура слова. И потому победа их неизбежна. Только клонится эта победа не к свободе личности и не к свободе слова личности, а к свободе дискурса. Каждый вправе выбрать себе дискурс и жить внутри него, на своём маленьком острове.

Но! естественно, и тут есть одно важное "но". Некоторые дискурсы окажутся запрещены. Какие? А как раз те, которые не признают свободы дискурсов, но настаивают на существовании тоталитарной Истины. То есть, в первую очередь, христиане. Ведь Истина тоталитарна по самой природе своей. А значит, и сказавший Я есмь Путь, и Истина, и Жизнь тем самым покусился на святая святых этого нового нового мира: на свободу дискурса. И преследовать христиан в этом мире будут просто за слова (вот например). Почему же? Да потому что именно слова и задают дискурс.
Нам будет разрешено жить на острове в общем архипелаге, но никому не разрешено будет заявлять, что наш остров есть не просто остров, но континент Истины. А победа сторонников этого нового Архипелага неизбежна, всё к этому клонится - и надо из этого исходить.

Начиная с Великой Французской Революции именно Франция главный рассадник безбожия. Потому что у людей, которые находятся внутри их дискурса, даже не встает вопрос о Христе - для них тут всё "очевидно": если Бог и есть, то Он где-то там, а жить надо здесь, при том что Христос лишь красивая сказка. Это едва ли не ОПРЕДЕЛЯЮЩИЙ момент французского дискурса, лакмусовая бумажка.
Но самое важное (и самое страшное), что это дискурс не примитивный, не большевистский, не материалистический. Он наполнен духовностью, но уже иной, постхристианской (которую принято называть постмодернизмом). Она захватывает, она имеет реальную силу власть над умами. Над БОЛЬШИМИ умами, типа Галковского.
Это АТОМНАЯ БОМБА.
И это... очень хорошо. Потому что противостать этой силе может только Сам Бог. Ей, гряди, Господи Иисуе! Близок Твой час.

До того, как Галковский стал французом, он с печалью наблюдал наступление этого постмодернистского Архипелага тоналей. Галковский минус Франция равно Бесконечный Тупик. Цитирую:

В этом мире само действие есть ошибка. В этом мире всё понимают как повторы или это действительно является повтором. Отсюда пресловутая "повторяемость" русской истории. Западное время сломалось у русских, и Гамлет всё умирает и умирает "на бис" в дурной бесконечности, то есть превращается в актёра. Быть может, только повтор молитвы истинен и вечен. Здесь повторение действия не пОшло и освобождает от цепи бесконечных пародий. И это единственный путь сохранения достоинства в русском мире, единственный истинный путь.
(Галковский, 1994)

Но человека нашли, подняли, умыли, поправили, наставили на путь истинный, показали хорошее, теплое место в Архипелаге дискурсов, и он заговорил иначе:


Молитва это не сентиментальное настроение, не стихотворение, не мольба о помощи и не внутренний голос поддержки. Это многочасовая редукция сознания.
Считалось, что молитва по возможности должна быть НЕПРЕРЫВНОЙ. То есть идти 16 часов бодрствования, а в идеале и 8 часов сна. По канонам в церкви надо молиться 8 раз в день, и если это не соблюдается, то только потому, что такая наркотизация непосильна. Зараза матерной ругани это забивание головы прилипчивой и кощунственной плесенью паразитной молитвы. А забивает её себе человек (подросток) от неумения связно мыслить. Это ругань «для связки слов в предложение». Ругань и присказки возникают сами и человек от них в процессе формирования мышления постепенно избавляется. А многочасовая молитва его снова вышибает в первобытное состояние. Смысл молитвы не в содержании (его нет), а в бессмысленном и монотонном повторении программы, приводящей к общей загрузке мозгового процессора.
(Галковский, 2011)

Но и прежде, и теперь Галковский "не в теме". Молитва это вообще не повтор, это совершенно иное. Цитирую:

“Я неграмотная и не знаю молитв. Спасусь ли я без молитв?”

“А ты совсем не молишься?”

“Я молюсь!”

“Так как же ты молишься?”

“Когда подметаю дом, молю Бога: Боже, вычисти грязь из души моей, как я вычищаю эту грязь из дома, и пусть нравится она Тебе, как мне нравится чистый дом. А когда стираю белье, то тоже говорю: Господи, смой зло с души моей, чтобы и я была чистой, как чиста эта рубашка. И так говорю во всем, что бы я ни делала. Да хорошо ли так делать-то?”

“Живи так всю свою жизнь!”
Это непрестанная молитва ума. То есть во всех обстоятельствах, когда ты что-нибудь делаешь, видеть присутствие Бога.
(прп. Паисий Святогорец)

Вот настоящая молитва. То есть, дело там совсем не в повторе. Ни в хорошем, ни в плохом смысле. На первом этапе там может использоваться повтор - но это ещё не настоящая молитва, а всего лишь механическое упражнение для первоклашек, причем смысл этого упражнения вовсе не в изменении сознания, как думает Галковский. Но это отдельный разговор.

А сейчас я хочу поговорить о другом.

Я полагаю, победа постмодернизма (=Франции) неизбежна. Отвратить её нельзя, так как на каком-то глубоком уровне она уже состоялась. Мы УЖЕ внутри этого дискурса, только ещё пока не до конца осознали этот факт. И единственный путь теперь - пройти СКВОЗЬ него. Перспектива пугающая. Пугающая многих, но не меня, потому что я прошел этот путь ещё в 1991-1992 годах, имея предводителем Карлоса Кастанеду. Я знаю вход в постмодернизм, я знаю чудовищ, которые нас там ждут, и знаю выход из него. Я благодарен Кастанеде за то, что он взорвал мой старый мир, смёл его своим Нагвалем, расчистив место для Православия. (См.Лекарство от наивности)

Старый мир нужно, нужно смести, потому что в нём нет место для настоящего святоотеческого Православия. В нём Церковь - скучная, бессмысленная организация, служащая интересам враждебной или в лучшем случае безразличной русскому народу власти. И я думаю, из этого морока нет иного выхода кроме как сквозь постмодернизм, который делает всё-всё относительным. Там посреди Архипелага разверзается бездна и выходит наружу древний Дракон. И пока он не вышел, ты не поймёшь по-настоящему, для чего тебе Церковь.

Если всё относительно, то и всё честно. Если нет реальной реальности, а есть лишь выстроенные нашим умом модели, то неизбежна борьба между этими моделями. И в этой борьбе побеждает сильнейший. Самый глубокий, самый мощный дискурс.

У всякого дискурса есть свой Хозяин. Ведь мы не выдумываем новые дискурсы из своего рацио. Разум работает в том или ином дискурсе, он может им пользоваться, жить в нём, может даже разрушить его изнутри (деконструкция Дерриды), но только в том случае, если будет опираться на новый дискурс. А где его взять? Не из разума! Новые дискурсы рождаются из глубин Бессознательного, а вначале вынашиваются там десятилетиями, неуловимые для человеческого ума. Кто-то первым улавливает, начинает осознавать, и через него это подспудное, но уже живое и действенное, становится достоянием других, новых и новых людей. А тот, через которого дискурс пришёл к тебе, становится твоим Учителем - не в европейском, а в хтоническом, первобытном смысле. Он Отец твоего мира, ты живёшь внутри него.

Говоря о Бессознательном, удобно воспользоваться Архетипами. Реальность, в которой ты живешь, это чрево Матери. Ты обитаешь в этом чреве, не ведая ничего иного и не зная даже, что у этой реальности есть границы. И вот сначала этот человек, Учитель, входит в твой старый мир как сперматозоид входит в яйцеклетку, а затем мир изменяется, как бы выворачивается наизнанку, и вот ты уже в новом мире

(См. Хуаныч и Петька. Как размножаются одинокие птицы:
Учитель жил в отдельной реальности; однажды, много-много дней назад он вошел в судьбу Витьки, внедрился в его "общагу", как семя внедряется в живую землю, как живчик в клетку. И он вдруг вырос в глазах Витьки, и стал исполином, и Витька оказался в его реальности как плод во чреве матери. Мир Хуаныча был его домом, его материнским чревом, в котором он возрастал до ужаса непознаваемых родов, после которых ему предстояло остаться одному в новом мире, в своей отдельной реальности, в своей собственной, и может быть, повзрослев, зачать нового ребенка, младенца-воина, подобно матери выносить его. Витьке нравилось быть младенцем; кто не понимает этого, уже умер для Отца.)

Если подобное превращение повторяется несколько раз, то ты начинаешь осознавать, что все эти "реальности" относительны. И это уже не игра слов, не игра ума, а конкретно-чувственное переживание того-как-на-самом-деле. И вот тогда-то встает вопрос о том, ну а Кто же сильнее всех в этом мире сплошной относительности.
Там бессмысленно ставить вопрос о том, кто же прав. Кто сильнее, тот и прав. Потому что в мире тотальной относительности нет никакой абсолютной правды, есть лишь сила. Кто сильнее, тот и навяжет дискурс всем остальным. Однако! Важно понимать, что когда речь идет о превосходстве Франции, мы говорим не о военной или дипломатической силе, а именно о силе дискурса. Между тем, дискурс это лишь способ говорения, а значит и мышления, осмысления реальности. Основной догмат постмодернизма состоит в том, что никакой "реальности" нет, нет никакой бездны между островами, есть лишь сами острова. И вот тут-то у французов прокольчик. Потому что есть один Человек, слово которого становится делом непосредственно, Который не нуждается в последователях, но действует просто: Он сказал, и стало. Потому-то Его, этого человека они и стараются вытолкать за сцену, что сам по себе факт Его присутствия это реквием по постмодернизму, который только-только начинает входить в настоящую силу.

Ну, надеюсь, я уже ответил на вопрос читателя - а каков же собственно русский дискурс. А если что неясно - готов ответить в комментариях.

См. развитие темы в цикле о "магии":  Политтехнологии современной элиты
См. также изложение этих идей в соврешено ином, и более удачом дискурсе
Хозяева дискурса и Господин реальности (2)
Хозяева дискурса и Господин реальности (3)