Логика глобального метаконфликта
История исламской революции в Иране как пример метаконфликта
Очень дельный вопрос от уважаемого
palmas1:Как может идти конфликт между разными уровнями, скажем, фигурой и хозяином? Это как-то странно получается, вроде как на меня напал мой молоток.
Мой ответ:
Если на меня напал мой молоток, значит, изменились правила игры. Ведь именно правилами игры задается, кто тут игрок, а кто фигура. Но правила игры задаются хозяевами игры. Значит, ставший вдруг фигурой игрок - жертва агрессии со стороны хозяев игры.
Далее два варианта. Либо прежние хозяева потеряли власть, то есть, территория захвачена их противником. Либо хозяева просто решили поменять правила.
Приму ли я новые правила? найду ли способ нейтрализовать взбесившийся молоток, подручными средствами загнав игру в рамки старых правил?
Трудность описания метаконфликта в том и состоит, что здесь смешиваются прежние категории и не срабатывает привычный дискурс, при помощи которого мы привыкли описывать конфликты. Потому мне и приходится вводить новый термин: имеет место не просто игра, но метаигра! Однако если в ход пошёл новый дискурс, значит, не дремлют и хозяева дискурса. Именно их вмешательство и сводит нас с ума, ставит перед нами задачи, не имеющие не только решения, но даже и описания в рамках старого дискурса!
Следовательно, какие-то движение происходит не только на уровне хозяев игры, но и хозяев дискурса. Сам по себе этот помысл, пришедший Вам на ум ("взбесившийся молоток") это их продукция и постановка задачи. Значит, и мы с Вами, всего лишь рассуждающие о метаигре, тем самым уже оказываемся втянутыми с эту метаигру.
Читатель перестаёт быть читателем, становится соавтором - а завтра, глядишь, и делает автора своим героем, а потом и читателем.
"Всё смешалось в доме Облонских" - это и есть метаигра. Чертовщина. Вот пример очень хорошей, качественной метаигры:
Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три. Даже “Новое Время” нельзя было закрыть так скоро, как закрылась Русь. Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая “Великого переселения народов”. Там была — эпоха, “два или три века”. Здесь — три дня, кажется даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Чтó же осталось-то? Странным образом — буквально ничего.
(Розанов, март 1917)
Конец цитаты.
Боюсь, что я взялся за тему, которая мне не по силам.
Я болен. Я даже не пошел на службу в храм. Ночь я провёл в каком-то полубреду, то пытаясь молиться, то опять погружаясь в странные видения на грани сна и яви где-то в районе Персии, старой и страшной.
Утром я взял себя в руки, заставил молиться, и привёл мои мысли хоть в какой-то порядок. Потом встал и записал их. Получились две указанные выше заметки. Затем мне стало хуже, я опять свалился в постель, в свой полубред, и в этом полубреду я раскаивался, что написал их. Я хотел было встать и уничтожить записи, притворившись, как будто бы их и не было. На меня напал СТЫД за написанное, потому что оно не соответствует моим стандартам. Я стараюсь, чтобы мысль была выражена ясно и чётко, а тут получился какой-то смутный бред больного человека.
Но снова помолившись, я решил не уничтожать написанного, а оставить всё как есть, присовокупив к первым двум заметкам третью, которую и предложил вниманию дорогого читателя.
Dixi
МЕНЯ НЕСЁТ. Прошу любить и жаловать, ещё одна заметка о Персии, четвертая за сегодня: Персидская метаигра: поворот оверкиль