[ Много-много букв.]
Генерал-лейтенант Александр Владимирович Борщяков начинал рядовым опером 5-й линии Ленинградского УКГБ в 1985-м. Сразу после Политеха поехал учиться в Москву, в высшую школу КГБ имени Дзержинского на факультет контррразведки. Закончил с красным дипломом и сразу получил назначение в Ленинград по рекомендации тогдашнего начальника генерала Рогозина, у которого писал дипломную работу «Методы работы с разведдеятельностью главного противника на примере территориальных органов КГБ Армянской СССР». Практику проходил в Севастополе, в особом отделе Черноморского флота. В отличной характеристике командующего были особо отмечены навыки вербовочной работы практиканта: он умудрился за две недели склонить к сотрудничеству с КГБ старшего помощника турецкого сухогруза, стоявшего на внеплановом ремонте из-за повреждения движетеля. Причем не на финансовой, а на «патриотической основе»: старпом-турок нашел себе любовницу в портовом буфете, которая рассказала «случайному» завсегдатаю кафешки о своем бурном романе. А знакомство с ней наш будущий генерал завязал, спросив про стеклянную брошку на ее халате: синенький глазик в белом молочном кружке, мол, что это означает? Оберег? Сувенир? Подарок? На следующий день Саша встретился с турком Махмудом на набережной и вел с ним под магнитофонную запись пространные беседы про странный американский корабль с большими антеннами, стоящий в гавани Трабзона.
Попасть в Ленинградское управление можно было только с одобрения самого Бобкова. Филиппу Денисовичу мальчонка нравился - интеллектуал, крепкий, здоровый, сильный и упрямый. А главное - образованный. Ну то есть читал не только совсекретные учебники и лекции слушал, а знал ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ. Ну то есть читал не только Солженицина, и письмо Раскольникова Сталину, но и Мисиму, Форсайта и Берджесса.
Бобков назначил старшему лейтенанту Борщякову аудиенцию на Лубянке. И после пятнадцатиминутного собеседования повел его в генеральскую столовку, заказал по двести граммов коньяка и предложил выпить: «Коогда-нибудь и вы, Александр Владимирович, здесь обедать будете, надо в курсе быть как и что. Коньяк у нас тут скверный, но есть и хороший - дагестанский, всегда его заказывайте, не стесняйтесь! Наше поколение к тому времени уже уйдет, вы - смена!»
Бобков тратил время на паренька не зря. Ленинградское управление было проблемным. Как и сам город на Неве. Начальником управления там был слабенький и не умный генерал Носырев, а заместителями карьерный генерал Анатолий Курков и совершенно проблемный Олег Калугин, которому покровительствовали в ЦК КПСС сторонники Горбачева. Бобков ненавидел Калугина и не доверял никому в Ленинградском Управлении. В молодом стралее он увидел свои глаза и уши: именно 5-я линия больше всего волновала Филиппа Денисовича, он понимал, что у питерских с агентурой просто полный швах: в середине восьмидесятых в городе существовало не менее десяти групп «молодых» интеллектуалов, проводящих регулярные встречи-дискуссии о политике. Все это внешне было вполне пристойно: встречались кандидаты наук и аспиранты, обсуждали экономические аспекты социализма, рыночные механизмы и политику планирования народного хозяйства, преимущества и недостатки советского образования и вообще возможности реформ по чехословацкой и польской модели. И только два таких неформальных клуба открыто контактировали с Западом, там выступали французские и американские эксперты, туда приезжали корреспонденты «Нового Русского слова» и даже журнала «Посев».
Естественно, там была надежная агентура КГБ и про эти группы знали на Лубянке, но старались наблюдать и не вмешиваться. Однако, региональное управление могло в любой момент сломать оперативную игру: дуболомно возбудить уголовное дело или просто засыпаться на снятии информации. Руководил КГБ тогда Виктор Чебриков, человек из Днепропетровского клана, старый друг Брежнева и упертый «ленинец»: туповатый и плоский в мыслях, словах и поступках, как географическая карта. Кстати, после отставки, Чебриков стал начальником личной охраны Кобзона. Попал, так сказать, на свое историческое место. В этой должности и помер бесславно в 1999 году. В звании генерала армии и со звездой героя СССР на груди. Чебрикову в середине восьмидесятых симпатизировал Лигачев, а в условиях неразберихи с назначением Горбачева генсеком, Чебриков в обход Бобкова, своего профильного зама «по евреям и диссидентам» мог дать команду на разгром «перестоечного» движения в Ленинграде, возникшего еще до легендарного «апрельского пленума».
Ставить на действующих сотрудников и первербовывать их в свою игру Бобков не хотел. Он, как паук ждал, когда в его зоне досягаемости появится такой человек, как этот старлей Борщаков. И он понял - это шанс. Но нужно было присмотреться к парню лично. А потом еще. И еще.
Саша тогда не до конца понял, в какую игру вступает. Он, естественно, был польщен вниманием самого известного в СССР чекиста, легендарного Бобка. Он смело пил коньяк и легко поддерживал разговор о том, что внутреннюю разведку можно и нужно перестраивать через активизацию агентурной работы среди потенциальных врагов государства. И чтобы успешно противостоять противникам СССР, нужно не просто внедряться в их ряды и наблюдать, а управлять процессами изнутри, сталкивая и разводя разные линии, вербовать потенциальных лидеров, помогать им, взращивать преемников и заполнять все образующиеся пустоты своими агентами. Нужно создавать внутренние резедентуры, как это было отработано на освобожденных после войны территориях республик Прибалтики и в западной Украине. Нужно изучать опыт Польши с лидерами «Солидарности», где партия смогла подготовить «круглый стол», усадив за него своих резидентов. И нужно искать примеры такой работы в странах «социальстической демократии», где уже есть опыт создания управляемой многопартийности. И самое важное - нужно готовить ресурсы для подпитки своих из «независимых» источников как внутри страны, так и на Западе.
Бобков умилялся. Старший лейтенант, совсем зеленый пацан с лохматой головой и умненькими черными цыганскими глазенками говорил просто его словами. Потом он будет вручать ему майорские погоны. Генерал-майорские уже сам Путин. Но до этого оставалось еще много лет, а тогда, в далеком 1985-м будущий заместитель директора ФСБ РФ поехал на «красной стреле» в Ленинград, чтобы наутро явиться в управление кадров городского управления на Литейном, 4.
На фото: генерал армии Филипп Бобков с каким-то подполковником на Красной площади. Москва, 9 мая 2012 года
В управлении новичка встретили прохладно. Явно выскочка и карьерист, слишком шустрый. Сотрудники ленинградской "пятерки" делились на две неравные части: "спецы" и "бойцы". Последних было намного больше, они традиционно просиживали задницы в маленьких кабинетах на четвертом этаже и строчили отчеты о вчерашних встречах с агентурой, заполняли бланки и подшивали страницы с донесениями в литерные дела, писали дневники "политической подготовки сотрудников", оформляли и пероформляли справки на держателей конспиративных квартир-кукушек и планы мероприятий. В сущности, это была тупейшая работа "по кругу", когда годами тщательно и уныло разрабатывали одних и тех же фигурантов, подводя к ним агентов, планируя и согласовывая "мероприятия" типа прослушки-наружки-перлюстрации почты и все заканчивалось "исполнительным мероприятием", в подавляющем большинстве случаев "профилактической беседой". Каждый шаг согласовывался с начальником службы - бывшим комсомольским секретарем Валерием Новиковым, шаблонным, тупым и клинически деревенским мужичком. Сегодня его бы назвали за соответствующий коэффициент интеллекта "роботом Федором", но тогда его звали "Афоня". Новиков работал "на отчетность". Самым лучшим показателем в службе считалось, естественно, выход на уголовное дело по статье "антисоветская пропаганда". "Бойцы" годами выслеживали психически нездоровых соотечественников, писавших анонимки в разные органы, подкидывали им через агентов темники, аккуратно выводили на идею о листовках или "дацзебао": когда на доске в институте или библиотеке наивный дурик вывешивал какой-нибудь "антисоветский" текст. Это был триумф! Автора мгновенно "изобличали", агенты давали свидетельские показания, проводился обыск с изъятием очередного "списка" Солженицина, полученного так же от агента-провокатора и следователь УКГБ торжественно возбуждал уголовное дело. На практике такие дела утверждались в Москве, чаще всего у самого Бобкова. Лубянка прекрасно понимала, что это фуфло и чаще всего дело тормозилось, дурика ставили на учет или даже госпитализировали в дурку (принудительно), но "палку" управление получало и в отчетности "раскрытие преступления" фигурировало с соответствующими орденами, премиями и званиями. Опер получал свои 600-800 рублей и проставлялся коллегам. До антиалкогольной кампании пили прямо в отделе, после 1986-го - в кафе у Финляндского или на Боровой улице. Настоящих "антисоветчиков" вербовали, чтобы выйти на "западных заказчиков", прихватывали каких-нибудь атташе или собкоров, показательно задерживали при передаче "литературы" (иногда просто чемодана с библиями) и через МИД выдворяли из СССР. В общем, работа кипела и КПД был между паровозом и камином, но служба шла, медленно подступала пенсия или действующий резерв на непыльной должности "инспектора центрального аппарата" для полковников и генералов или заместителя директора хорошего универмага (а то и проректора университета по международным вопросам) для майоров-подполковников.
Еще были бывшие спортсмены "Динамо", которые сопровождали все сборные за границей и привозили каждый месяц валюту или чеки из поездок по миру, их служило человек пять в отделе. Были музыканты и режиссеры по образованию, которые катались с театрами на гастроли, например в качестве осветителей, настройщиков роялей или киноинженеров. Все знали, что они штатные чекисты и относились к ним соответственно: со снисходительным равнодушием. Было их тоже пятеро, и они тоже считались "блатными". Но среди личного состава работали "спецы", о которых я уже упоминал. Выпускники восточного факультета университета, знавшие редкие языки и культуры: арабисты, китаеведы, специалисты по Вьетнаму, Бирме, Албании, Индии и прочим экзотическим вопросам. Религоведы, разбиравшиеся не только в православии, но и во всяких ответвлениях христианства, включая самые сложные типа "свидетелей Иеговы", пятидесятничества, учения баптистов-харизматов, староверов, беспоповцев, финских и немецких лютеранских церквях, англиканстве и даже учениях Нью-эйдж. Один капитан разбирался в йоге и карате, другой в бусидо, третий в мировом кинематографе и театре абсурда. Они были экспертами нарасхват. Но толку и от них было мало: «палки» за раскрытие очередной религиозной группы «сектантов» Москва не давала. Но агентурные отчеты шли на ура: проникновение в церковь было давней приоритетной задачей, тем более, что существовала целая инситуция «уполномоченных по длеам религий» в каждом городе. И эти «уполномоченные» как правило были действующим резервом все той же «пятерки».
И в Москве, и в Киеве такая система прокатывала: КГБ работало успешно. Времена были вполне вегетарианские, доклады региональных управлений устраивали секретарей горкомов-обкомов и прочих крайкомов. Большего никто не ожидал, а громкие дела и скандалы приводили только к кадровой чехарде, что скверно сказывалось на выпорлнении плановых показателей.
В Ленинграде нужно было работать по другому и Бобков с самого начала планировал реорганизовать 5-ю линию именно на Литейном, 4. Саша Борщяков стал его личным гвардейцем. А начальником службы вместо «Афони» назначили «спеца» - подполковника Ручейкова, специалиста по арабскому языку и исламской культуре, который был совершенно далек от всего остального, занимаясь сотней своих агентов в мечети, среди ленинградских чеченцев, азербайджанцев, татар, башкир и дагестанцев. Старлей быстро освоился и через год стал заместителем Ручейкова, разогнав с ведома своего московского шефа большую половину «бойцов» на пенсию и в районные отделы на руководящиие должности. Все это делалось в тайне от Калугина, котрого Бобков считал агентом ЦРУ, как и секретаря ЦК КПСС Якволева, с которым Калугин когда-то проходил практику в США.
Борщяков стал создавать спецслужбу будущего. Он не ловил антисоветчиков. Он их создавал, пестовал и выхаживал, как монах Мендель свой цветной горошек в монастырском саду.
Далее см. Дмитрий Запольский: "Вечная мразота" (окончание)