Максим Солохин

Когда дедушка тяжело заболел, она приехала к нему в поселок Красный Камень и стала ухаживать за ним. Потом ему стало лучше, и она, собираясь уже уезжать, показала дедушке монгольскую рукопись. Он долго молчал, перебирая пергаментные листы, а потом сказал: "Да, от судьбы не уйдешь. Видимо, карма моя такая – до самого конца участвовать во всем этом". И он рассказал ей такую историю:

[Нажмите, чтобы узнать историю выжившего монаха]"В середине 30-х годов я был послушником в Верхнем храме. Ты знаешь, что монастырь этот был самым многолюдным в нашей стране и самым красивым. Его помогали строить специально вызванные из Тибета мастера. Чтобы сделать стены крепкими, из южных стран были привезены яйца огромных птиц, и глина, смешанная с белком этих яиц, становилась прочной как гранит. В лучшие времена помещения храма вмещали сотни монахов, а из торгующих с храмом людей, из помогавших по хозяйству и богомольцев вырос возле монастыря целый город. В десятилетнем возрасте меня отдали в монастырь, я стал помогать монахам по хозяйству, затем понемногу начал изучать сутры, монгольское и тибетское письмо. Когда мне исполнилось 15, наш храм остался последним из еще не разрушенных. Помню, я никак не мог понять тогда смысла происходящих в стране событий. Я знал, что еще 10 лет назад правительство и весь народ строили все новые и новые монастыри и храмы, а теперь вдруг все эти с таким трудом и любовью выстроенные прекрасные здания были разрушены все тем же народом... К тому времени и монахи и послушники разбежались и из нашего храма, чувствуя неизбежность его разрушения и опасаясь собственной печальной участи. Осталось нас лишь несколько монахов-лам да несколько послушников-хуураков. Все мы со дня на день ждали ареста...

Однажды настоятель собрал нас всех в большом зале, хотя, впрочем, достаточно было бы и небольшой комнаты, чтобы собрать оставшихся. Нас, людей, осталось мало – подумал я тогда, созерцая наш тесный кружок и сияющий золотыми изображениями алтарь – но зато вон сколько вокруг боддхисатв и будд! Когда все мы уселись, настоятель начал говорить:

– Друзья мои, вы – верные ученики Будды. Своим самоотверженным служением желтой вере вы накопили себе неисчислимые заслуги и в благоприятности вашего следующего перерождения нет никаких сомнений. Но все мы лишь существа, стремящиеся к счастью, и наш ограниченный разум, привязанный к сансаре, стремиться жить счастливо уже в этом воплощении. Поэтому я беру на себя смелость освободить вас от обетов, данных вами при вступлении в славное сословие лам и хуураков. Ибо уже в самом ближайшем будущем монастырь наш будет разрушен, а все оставшиеся в нем погибнут жестокой смертью.

Мы молчали, понимая справедливость слов настоятеля. У каждого из нас давно уже вертелись в голове подобные мысли о нашей обреченности. Помню, что подул вдруг по залу холодный ветер, пламя самой большой из алтарных неугасимых лампад заколебалось и погасло. Ветер сразу стих, от фитиля лампады отделилась извивающаяся змейка дыма и медленно поплыла в нашу сторону. Я вскочил, чтобы зажечь лампаду, но учитель жестом остановил меня и продолжал.

– Во всем этом нет никаких сомнений. Более того, из всех нас, собравшихся сейчас в этом зале, лишь один переживет гибель желтой веры и увидит ее возрождение.

Все мы молчали, а учитель достал откуда-то прозрачный шар для медитаций, подержал на ладони, и мы увидели, что шар мелко-мелко подрагивает. Настоятель опустил ладонь к полу, и тут мне показалось, что шар сам, как живой, спрыгнул с ладони и покатился медленно внутри нашего круга. Все мы с изумлением увидели, что шар двигался не по прямой, как обычный неодушевленный предмет, а по кругу, обходя каждого из нас, как бы выискивая в нас что-то. Прокатываясь мимо человека, шар, казалось, на мгновение замедлял свой ход, как бы прислушиваясь или приглядываясь повнимательней. Прокатившись мимо нескольких лам, шар приблизился ко мне и остановился. Взгляды братии устремились на меня. Я осторожно потрогал шар пальцем и спросил:

– Учитель, что все это значит?

– Это значит, что из нас уцелеешь только ты. Ты должен немедленно уйти из монастыря. Ты больше не послушник.

Я заплакал и сказал:

– Учитель, я не хочу покидать монастырь. С детства я здесь, здесь я познал учение Будды, научился многому, и я хочу разделить участь монастыря вместе со всеми.

– Каждый из монахов и послушников может сейчас остаться, а может уйти и это не будет нарушением обетов. Но ты должен уйти, ибо ты избран судьбою. В далеком будущем ты понадобишься своему народу.

Учитель отпустил всех, кроме меня, и сказал:

– Вот что ты должен сделать. Сейчас ты уйдешь из монастыря, уходи далеко, туда, где тебя не знают, и никто не покажет на тебя пальцем "Вот идет монах!". Там ты должен совершить преступление – украсть, например, так, чтобы тебя посадили в тюрьму не как монаха, а как обычного преступника. Тогда это твое существование не прервется еще долго-долго. Ты знаешь, что к ворам и убийцам закон сейчас более благосклонен, чем к последователям Учения. А сейчас я расскажу тебе о самом важном.

Настоятель оглянулся на дверной проем, как бы опасаясь быть услышанным кем-то, кому этого слышать не дозволено, а потом поднялся и пригласил меня пройти в библиотеку. В библиотеке он плотно закрыл за собой дверь и продолжил:

– Значит, тебе выпало быть хранителем...

Он посмотрел на меня внимательно своими черными глазами, как бы раздумывая о причудливости выбора судьбы, а потом медленно, подбирая слова, объяснил:

Во времена императора Кэньлуна жил в наших краях один молодой монах, молодой, но очень ученый. Он был странствующим лекарем и путешествовал в сопровождении умственно неполноценного мальчика, которого, сжалившись, забрал из какой-то бедной юрты. Мальчик помогал монаху нести его вещи во время длительных переходов по горам, а монах кормил его и одевал и стал ему вместо отца. Как-то раз, пересекая высокий горный хребет, они наткнулись на железную двустворчатую дверь в скале. На двери висел огромный монгольский замок, но одна из створок была выломана какой-то чудовищной силой, скорее всего – землетрясением. Сбоку от двери образовался обширный проем, вполне достаточный для того, чтобы человек мог сквозь него протиснуться. Монах почувствовал, что место это обладает каким-то большим значением, и, несмотря на любопытство, решил не входить пока внутрь и строго-настрого запретил это делать своему слабоумному спутнику. Он решил переночевать подле ворот, несмотря на царивший там, вблизи ледников, жуткий холод и увидеть во сне какой-либо знак, который мог бы указать ему правильный путь.
Пока он спал, ему приснился такой сон. Он увидел, как мальчик, его спутник, выходит из пещеры, ворота которой настежь открыты, облаченный в старинные доспехи, берет монаха за руку и отводит в пещеру. В пещере горит огонь, и в его свете видны бесчисленные сокровища, находящиеся там, а на постаменте в дальнем конце – блестящий многослойным лаком гроб китайской работы. Внезапно мальчик чужим голосом говорит монаху:

– Сядь и слушай меня внимательно. Ты, я вижу, понимаешь уже, чью могилу обнаружил в этих снежных горах. Только немногие могут подойти к ней, и ты был избран для этой цели еще при рождении. Но вместо тебя первым в пещеру вошел этот мальчик, телом которого я сейчас пользуюсь, чтобы говорить с тобой. Я так долго ждал нашей встречи, но все пошло прахом из-за твоего добросердечия, из-за того, что когда-то ты подобрал этого идиота. Если бы я вошел в тебя, вместе мы смогли бы покорить весь мир, я мог бы избавить тебя от случайных перерождений и обычной смерти, вместе мы могли бы вселяться в тело любого живого существа, когда наша нынешняя оболочка придет в негодность. Ты узнал бы тайны других миров, такие тайны, которые скрыты даже от ваших ученых лам. Сейчас же произошла ошибка, и я, находясь в теле и душе идиота, лишился всех своих чудесных сил. Эта ущербная душа смогла вместить лишь половину меня, вторая же так и осталась в том мертвом теле.

Мальчик показал рукой на черный саркофаг и продолжал.

– Еще не поздно исправить ошибку. Сам я не могу извлечь свою половину из этого тела, но ты можешь сделать это, позови только меня и пригласи войти в твое тело. Если же помедлишь, то к рассвету моя половина прочно срастется с душой и телом идиота, а потом будет реинкарнировать, присоединяясь к случайным душам, и мое могущество будет утеряно. Это будет большой потерей для всего вашего мира. То, к чему стремятся все существа – счастье и свобода от бесцельных перерождений будет достижимо для всех, когда завершится моя миссия. Каждое достойное существо обретет неслыханное могущество, объединившись со мной. Пройдут еще столетия, прежде чем представится случай соединиться моим половинам. И сейчас все зависит от твоего выбора.

Дух еще долго уговаривал и соблазнял монаха грядущим могуществом и властью, но монах начал во сне читать священные мантры. Тогда дух в теле мальчика вскочил в ярости и ударил монаха мечом, но тот уклонился, так что меч лишь задел его руку чуть выше локтя, выбежал из пещеры и проснулся. Мальчика нигде не было, и тогда монах отважился заглянуть в пещеру, где возле входа и обнаружился мирно спящий его спутник. Разбудив и отругав его за ослушание, монах стал расспрашивать мальчика о событиях этой ночи, но тот ничего не помнил – ни как он попал в пещеру, ни того, что он там видел.

Они пришли в главный монастырь края и монах рассказал настоятелю об этом происшествии. Тот приказал составить об этом происшествии подробную запись в двух экземплярах, что и было сделано. Один экземпляр остался в монастыре, другой же был отправлен в Лхасу. Через некоторое время из Лхасы прибыл монах-тибетец. С собой он привез указания: нашедшего пещеру монаха назначить хранителем, который до конца жизни должен следить за мальчиком, в которого вселилась половина духа, а после его смерти – за пещерой. В этом хранителю должен помогать привезенный тибетцем стеклянный шар. Как только у человека, в котором находится половинка духа, возникнет мысль отыскать пещеру, шар потемнеет, чем ближе этот человек будет к пещере, тем горячее будет становиться шар. Тогда хранитель должен занять пост у могильника, и ждать там. Он должен сделать все возможное, чтобы никто в пещеру не попал, так чтобы половинки духа не могли воссоединиться. Когда жизнь хранителя подойдет к концу, шар скажет ему об этом и выберет нового".

Вот что рассказал деду прекрасной Олзей (Узла Счастья) настоятель. Так он стал хранителем пещеры. Ему досталась рукопись того монаха с описанием событий и местонахождения пещеры и волшебный прозрачный шар. Он надежно спрятал все это в горах, затем отправился в какой-то поселок, украл бочонок спирта из магазина, спрятал в лесу, а потом явился с повинной. Его посадили на 10 лет, и в 1947-м он вышел на свободу.

Как и предсказывал настоятель, всех лам сначала арестовали, а затем жестоко убили.

А он выжил, потому что украл бочонок спирта и стал для власти простым уголовником.

И, откинувшись с зоны, долгие десятилетия он тайно учил жёлтой вере тех, кто жил по берегам глубокого и чистого Черного Озера.


PS:

История про послушника монастыря, укравшего бочку спирта, была рассказана мне из нескольких разных источников. Мой учитель Измаил Гемуев говорил мне:

- Если есть три независимых источника - значит ты, как ученый, имеешь право сказать, что там есть какая-то истина. И дальше - начинай изучать.

Мой Учитель умер, а я.... Я отказался от поисков Истины.

См. также Другие тексты Бориса Мышлявцева

Лисьи сказки

— Я — толстая, — недовольно заявила Алиса, уже несколько минут вертевшаяся перед ростовым в старинной серебряной оправе зеркалом.

Мужчина, сидевший за массивным деревянным столом, отложил в сторону книгу, которую он до сих пор читал, и с любопытством заглянул в зеркальную глубину. Свет масляной лампы, единственного источника света в небольшой комнатке, отражаясь от оправы, смешивался в причудливый калейдоскоп бликов и полутеней. В центре освещённого пространства были видны их отражения: крупный мужчина с сединой в коротко стриженных волосах и миниатюрная рыжая девчушка лет двенадцати. Лишь одинаковые светлые глаза — у мужчины усталые, а у девочки с живой хитринкой, по-восточному раскосые — выдавали в них родственников.

— Во-первых, Алиса, ты не толстая, — уверенно заявил мужчина. — В твоём возрасте вообще бессмысленно думать о таком. Организм растёт неравномерно. Ты ещё много раз и похудеешь, и потолстеешь, пока сформируешься окончательно. А во-вторых, смотреться в зеркало ночью вообще не стоит. В это время в нём отражается мир ночной. В нём мы видим не себя, а то, что мы втайне хотим или боимся увидеть.

— А в-третьих? — поинтересовалась Алиса. Мужчина удивлённо изогнул бровь, и она пояснила: — Если есть «во-первых» и «во-вторых», то просто обязано быть какое-то «в-третьих»!

— Хм… — мужчина задумался на мгновение, потом хитро улыбнулся. — Так и быть, в-третьих, вспомнилась мне одна легенда… которую я расскажу, когда ты умоешься и ляжешь спать!

— Поняла! — бросив последний, косой взгляд на зеркало, девчушка рыжей кометой унеслась за занавеску, отделявшую основную часть комнаты от ванной.

Сразу же оттуда послышалось бряканье умывальника, плеск воды и весёлые взвизги. Умилённо улыбаясь, мужчина подошёл к печной лежанке, откинул массивную шкуру, служившую одеялом, и принялся старательно взбивать пуховую подушку.

Вскоре мокрая, взъерошенная Алиса в белой ночнушке примчалась обратно, пританцовывая на холодном полу, и с разбегу прыгнула в недра тёплой постели. Угнездилась там, уютно свернувшись калачиком, только любопытный острый нос остался торчать наружу. Потребовала:

— Рассказывай!

— Хорошо, хорошо, — заговорил мужчина, — слушай. В одной далёкой стране…

… В далёкой, заморской стране жил в замке молодой воин, и звали его Тетсуо. Он любил девушку по имени Мизуки, да и она была к нему не равнодушна. Но вот беда: отец девушки, владелец замка, обещал отдать свою дочь только самому лучшему мечнику, а воин наш хоть и обладал редким упорством и прилежанием, однако искусство меча ему не давалось. Нет, он не был совсем уж плох, так, крепкий середнячок, но в замке было немало куда более искусных мечников.

Однажды, когда Тетсуо сидел под цветущей вишней и, наблюдая, как падают её лепестки, сочинял стихи о своей возлюбленной, мимо по дороге шла старая женщина. Остановившись возле юноши, она спросила:

— Вижу я печаль на лице твоём, о молодой воин. Расскажи мне, что тебя тревожит?

— Я люблю девушку, — ответил Тетсуо, — но отец её не хочет отдавать её в жёны мне, потому что я не владею мечом в совершенстве.

— Этому горю можно помочь, — сказала старуха. — Слышала я, что под горой, которая зовётся Железной, стоит маленькая заброшенная кумирня, а в той кумирне лежит свиток, в котором описана техника боя на мечах. Говорят, кто овладеет ей, станет непобедимым мастером, потому что познает меч в руке своей.

Подумал тогда воин и решил, что терять ему особо нечего. Поблагодарил он старуху, встал и пошёл к Железной горе. В глубине леса под горой он и впрямь нашёл кумирню, а в ней свиток с техникой меча. И стал Тетсуо тренироваться каждый день, ибо был весьма усерден и очень хотел завоевать руку своей возлюбленной. C каждым днём он чувствовал, как растёт его мастерство. Когда же он дошёл до конца свитка, то мог взмахом меча отсечь от цветка один лепесток, не повредив остальные.

Тогда Тетсуо вышел из кумирни и направился в свой замок, однако на лесной тропе он встретил женщину средних лет, державшую в руке ивовый прут. Женщина преградила ему путь и спросила:

— Куда идешь ты, о воин?

— Я иду в замок, дабы просить руки девушки, что я люблю. Я долго тренировался и стал мастером меча, и верно теперь отец отдаст мне её в жёны.

— Иди, — сказала женщина, — однако прежде покажи мне своё мастерство.

Выхватил тогда воин свой меч и хотел ударить, однако женщина выставила вперёд ивовый прут, который держала в руках. И меч, ударив в прут, разлетелся на тысячу обломков, лишь рукоять осталась у воина в руке.

— Вижу, — сказала женщина, — что овладел ты мечом в своей руке, однако далёк ты ещё от совершенства. Есть меч внешний и есть меч внутренний. Найди меч в сердце своём, и тогда любая травинка в твоей руке станет оружием.

Упал Тетсуо на колени и стал умолять её рассказать, как можно найти меч в сердце.

— Что же, — ответила женщина. — Рассказать о том нетрудно, сделать же будет непросто. Позади тебя гора, называемая Железной. Поднимись на вершину её, пронзи сердце сидящему там — и тогда обретёшь то, что ищешь.

Поблагодарил воин её, развернулся и пошёл назад. Пройдя мимо кумирни со свитком, принялся он подниматься на гору. Поначалу казалось ему, что путь этот будет несложным. Однако же чем дальше Тетсуо шёл, тем тяжелее становилась дорога. Ветви деревьев казались железными ножами, они рвали одежду и резали кожу. Камни под ногами казались острыми гвоздями, они протыкали сапоги и пронзали ступни.

Однако воин шёл вперёд. Он был очень упорен и не хотел останавливаться. Когда он падал от боли или изнеможения, то полз, а немного отдохнув, вставал и снова шёл. Ему казалось, что плоть его отстаёт от костей, что он едва ли не умирает, однако он продолжал идти.

Наконец, Тетсуо достиг вершины горы. На той вершине он увидел небольшую площадку, в центре которой сидел человек, погруженный в медитацию, а на коленях у него лежал простой прямой меч. Воин, взяв этот меч, вонзил в сердце сидящему. И тогда почувствовал он, как боль уходит, мышцы наливаются невиданной силой и жизнь наполняет всё его тело. Взял он в руку сухой стебель травы и ударил по камню, лежавшему на земле перед ним, и камень распался надвое, словно был сделан из масла, а травинка была раскалённым ножом.

И вновь пошёл воин в свой замок. Однако же, когда он шёл по лесу, дорогу ему преградила молодая девушка.

— Куда идёшь ты? — спросила она.

— Я овладел мечом в руке, — ответил он, — и познал меч в сердце. Теперь уж отец моей любимой не сможет мне отказать.

— Иди, — сказала девушка, — но прежде покажи мне своё мастерство.

Тетсуо ударил, и от его удара в щепки развалился огромный дуб. Однако девушка легко уклонилась от его выпада. Воин снова ударил, и снова, однако она всё уклонялась и уклонялась с такой лёгкостью, словно он пытался сражаться со светом или воздухом.

— Вижу я, — сказала девушка наконец, — что велико твоё мастерство. Однако же не познал ты ещё последней ступени на пути меча. Если хочешь достичь истинного совершенства, ты должен опустошить своё сердце. Достань меч из него, и ты станешь непобедим.

— Расскажи, как мне сделать это? — спросил Тетсуо.

— Рассказать несложно, — ответила девушка, — однако сделать почти невозможно. Пойди снова к Железной горе. У её подножия будет пещера. Спустись в неё и вынь меч из сердца. Однако не думай, что путь твой будет лёгок, ибо всё самое ужасное, что только можешь ты представить, встретится тебе в той пещере.

Поблагодарил её воин, развернулся и пошёл назад. Дойдя до подножия Железной горы, нашёл он там вход в пещеру и вошёл в него. Поначалу путь казался ему лёгким, однако, чем дальше он шёл, тем тяжелее становилось. Раньше страдала его плоть, а теперь раны наносились душе. Самые жуткие, самые отвратительные видения представлялись взору Тетсуо по пути. Ужасные монстры, которых только может вообразить человек, и даже вовсе невообразимые нападали на него, наносили раны, требуя остановиться и повернуть назад. Но он шёл вперёд. Тетсуо видел, как пытают его близких, друзей, его возлюбленную, обещая всё прекратить, если только он остановится. Но он шёл вперёд. Воину казалось, что от него уже ничего не осталось, кроме решимости, и всё же он продолжал идти.

Наконец всё прекратилось. Тетсуо увидел, что стоит в небольшом зале, в центре которого сидит человек, погруженный в созерцание, а из груди его торчит простой прямой меч. Он шагнул вперёд, взялся за рукоять меча и вынул его из груди сидящего. Тогда Тетсуо почувствовал, как по его собственной груди течёт кровь, словно меч вынули из него. А ещё он почувствовал пустоту в сердце.

Тогда воин вновь направился в свой замок. Теперь ему уже никто не посмел преградить дорогу. Ветви деревьев спешили убраться с его дороги, камешки убегали с тропы, а трава сама падала ему под ноги.

Войдя в замок, воин направился к дому, где жила Мизуки. Когда поднимался он по ступеням, навстречу ему выбежала маленькая девочка, чертами лица схожая с его возлюбленной. Недоумевая о том, кто бы это мог быть, Тетсуо поприветствовал её и спросил о том, кто она и откуда. Тогда девочка сказала, что она внучка хозяина замка, а родителями своими назвала Мизуки и лучшего друга Тетсуо. Понял воин, что, пока он тренировался, прошло много времени, и теперь едва ли кто-то ждёт его здесь. Развернулся тогда он, вышел из замка и сел под вишней, которая снова цвела, как и много лет назад.

И снова пришла к нему женщина, однако теперь он видел её истинный облик: а была это мудрая и могущественная девятихвостая лиса. Теперь понимал Тетсуо, что и прежде в трёх обличиях старухи, женщины и девушки ему являлась она.

— Почему же ты, — спросила лиса, — не убил своего друга и не взял себе свою женщину?

— Потому, — ответил воин, — что в сердце моём теперь пустота. Посмотрел я на них и не нашёл в себе ни гнева, ни печали, ни любви. Так зачем же мне их убивать?

— Верно, — сказала лиса, — ведь ты теперь совершенное оружие, меч, который может сразить кого угодно. Однако меч без руки, держащей за его рукоять, немного стоит.

— Зачем же тебе, — спросил воин, — понадобилось выковать из меня такой меч?

— Затем, — ответила лиса, — что мне нужно сразить одного злого бога, которого ничем иным сразить нельзя.

Протянула лиса ему руку и сказала:

— Идем со мной, я дам тебе твоё предназначение.

Тогда Тетсуо протянул ей свою руку, и когда коснулся её, то превратился в меч. Был тот меч простой и безыскусный, но всякий смотревший на него содрогался от ужаса, чувствуя в нём свою неминуемую смерть. Лиса же взяла меч, и дала ему прозвище — Кусанаги-но цуруги, потому что он разил врагов с такой же лёгкостью, словно косил траву. И отправилась она на битву со злым богом… Но это уже совсем другая история.

— Бедный воин, — сонно пробурчала Алиса. — Жалко его. Эх, если бы он мне попался… я бы постаралась его освободить…

— Жалко? — мужчина задумчиво посмотрел на дремлющую девочку. — Не знаю. Возможно. С другой стороны, разве он не достиг того, о чём мечтал? Может быть он понял, что любовь к девушке была лишь… а впрочем спи.

Он тихо поднялся, прислушиваясь к ровному дыханию спящей, стараясь не скрипеть половицами, забрал со стола недочитанную книгу, прошёл к массивному сундуку, занимавшему практически весь дальний угол комнатки, с усилием поднял крышку и положил книгу внутрь. Взгляд его скользнул по содержимому. Тонкая ветка вишни с цветами, словно бы только что сорванная с дерева. Небольшой серебряный медальон, украшенный гравировкой из иероглифов. Крупная жемчужина, светящаяся слабым перламутровым светом. Мужчина провёл по ней пальцами, тепло улыбнулся. Сундук был заполнен вещами, заполнен воспоминаниями, приятными и не очень — но важными.

Однако сейчас его внимание привлёк длинный, около метра, завёрнутый в плотную грубую ткань предмет. Мужчина осторожно вытащил его, положил на стол, на мгновение замявшись, откинул покрывало в сторону.

Тело свело мгновенной судорогой, сердце зашлось в немом крике. Блеск непреклонной, равнодушной смерти вспыхнул перед глазами. Мужчина несколько раз придушенно вздохнул, справляясь с приступом паники. Протянул руку. Пальцы замерли, не решаясь коснуться рукояти простого, прямого меча. Секунду мужчина пытался перебороть себя, но потом накинул ткань обратно и поспешно убрал свёрток на место. Вытер со лба холодный пот, с досадой стукнул по крышке сундука.

— Рано или поздно ты мне дашься, Тетсуо, — упрямо прошептал он. — Рано или поздно.

Не могу удержаться от высказывания по этому поводу. Сегодня весь день насмарку: только и думаю, что об этом Соборе.

Кто мог его поджечь? Конечно, террористы. Либо спецслужбы, чтобы обвинить террористов. Но уж больно круто. Ладно ещё взорвать две башни в Нью Йорке - но Собор Парижской Богоматери?! да кто бы решился на такое!?
Значит, наверное всё-таки террористы... Но ведь не один я так буду рассуждать. Все будут так рассуждать! Значит, может быть, всё-таки спецслужбы и стоящие за их спиной циничные рептилоиды?!
Но всё-таки - Собор Парижской Богоматери! Даже рептилоид не решится на такое.

И вот пока я в таких размышлениях, попадается мне в руки замечательный текст, который одним махом разрешает все мои сомнения и даёт ответ на все недоуменные вопросы:

[Spoiler (click to open)]В 6:50 вечера поступил первый сигнал о возгорании в районе крыши Нотр-Дам. Ну вы же понимаете - это объект номер 1, наверное, у них там.

Приезжает первая пожарная бригада и начинает работы по тушению. К ней присоединяются другие. Работы выглядят бледно и беспомощно, явно не соответствуя уровню и ценности объекта. Все в панике и безумии, но среди тысяч голосов на всех языках рефреном повторяется бешеный крик: что же пожарные?!

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану.

План выглядит, мягко говоря, херовым.
В 8 вечера шпиль собора горит как свеча, это огромное неукротимое пламя и весь мир в ужасе смотрит на трагедию. Все хотят сохранить эту уникальную жемчужину западной цивилизации, все требуют неотложных, экстренных мер

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану.

Охваченный пламенем шпиль собора на глазах у всего мира кренится вбок, надламывается посредине и падает на гибнущее здание. Люди не верят глазам, кажется, наступает конец времен. Те, кто постарше, вспоминают свое личное, внутреннее, ни с чем не сравнимое чудовищное ощущение вакуума внутри, чувство конца света, когда упали башни-близнецы. Они не думали, что переживут это вновь

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану.

Я не могу представить, сколько человек разной степени влиятельности в первые полчаса пожара позвонили начальнику пожарных и сказали, прокричали, велели ему: примите меры! ГДЕ ВЕРТОЛЕТЫ? что ж вы не сбрасываете с воздуха воду? это ж наша святыня, надо что-то делать!!! Даже Трамп (!) написал этим французским недотепам в твиттер - ВОДЯНАЯ БОМБА, придурки, вот что вам сейчас нужно! Мы, американцы, мастера по сбрасыванию бомб и теперь я даю вам мой компетентный совет. Залейте его водой с неба, наконец!

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану.

Параллельно представитель собора прямо на фоне пылающего здания примерно каждый час дает блиц пресс-конференции журналистам. Он растерян, но выполняет свою работу. он общается с прессой. Он говорит то, что все и так видят: СГОРЕЛО ВСЕ, говорит он - ну вот просто все. Он повторяет это каждый час после 10 вечера. Люди вокруг плачут, молятся и кричат от ужаса.

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану.

Не видно ничего. Фото с дрона дает апокалиптические картинки, там просто море огня и кажется, уже все равно, что делать. Жалкие струи воды выглядят на фоне адского бушующего пламени как насмешка. Все эти ужасные часы агонии это выглядело как насмешка, черт побери! Первое, что надо сделать потом - разобраться с этими пожарными! Пламя подбирается к башне западного фасада

Пожарные оживляются, выходят на связь и внятно говорят: сейчас важный момент. если в башне вспыхнет огонь, то может упасть колокол. Он пробьет конструкции и западный фасад может частично завалиться. Вот сейчас мы действительно поднажмем, но гарантии дать не можем, это стихия.

Вытащенные из баров, хранилищ и постелей искусствоведы в разных странах и часовых поясах по скайпу перечисляют утраченные сокровища и скульптуры на фасаде. На них (искусствоведов) больно смотреть. Они в растерянности и шоке, они буквально убиты утратой. Само описание памятника, которое они делают по запросу журналистов, вгоняет их в ступор прямо в процессе интервью.

Башня фасада вне опасности. Пожарные сухо информируют, что хотели бы зайти внутрь (!!!), чтобы укрепить стены изнутри. Все пропускают эти слова мимо ушей, продолжая оплакивать утрату

Обрушения стен ждут с минуты на минуту, в сети идет спор о том, стоит ли восстанавливать сожженное дотла здание. Одни говорят - это символ европейской цивилизации. Другие - жалкий новодел не заменит бесценную погибшую святыню. Мнения разделяются, начинается дискуссия. О соборе говорят как об уже несуществующем.

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану.

Пожар бушует уже больше 6 часов, кажется, выгорело все, что можно, опустилась ночь и за клубами дыма толком не видно уже, что там со стенами

Пожарные продолжают работать по строго определенному заранее плану. В какой-то момент, уже глубокой ночью, они сообщают, что пожар потушен.

Президент Франции, официальные люди и пресса буквально врываются в центральный неф собора, несмотря на то, что сверху в дыру, где стоял шпиль, еще сыпятся пылающие угли. внутри темно и спокойно. на стенах даже нет видимой копоти. интерьер не тронут. Каменная коробка, увенчанная сложными готическими сводами - тоже из камня - защитила внутренность собора от пылающего над ней деревянного леса крыши.

Какая-то взволнованная женщина - представитель французских властей, отвечая прессе на вопросы о сохранности интерьера, говорит: "Там все на месте, буквально нет ни одного обгоревшего стула".
По ее щекам текут слезы.

Всё! Пожарные исчезли из поля зрения.

Вся каменная конструкция собора сохранена полностью, интерьеры и сокровища искусства на фасаде и внутри вне опасности. По факту сгорела только деревянная крыша, часть ее была построена еще в 12 веке. Восстановительные работы начнутся завтра утром, говорит президент Франции. Вот вам первые 100 миллионов евро для начала, говорит виднейший французский бизнесмен час спустя. Объявлен сбор пожертвований.

Все это время у пожарных был план. который они составили заранее.

Они знали все о конструкции собора. знали, что под крышей - деревянные опоры. А под опорами - готическое кружево камня. Знаете, средневековые соборы очень хрупкие. Их могли строить такими высокими только за счет облегчения конструкции. Система несущих колонн, промежутки между ними заполнены легкими материалами вроде обычного кирпича - или даже просто дырки арок и витражи. Готические своды - то же самое. Вот эти "ребра" на потолке - они и держат свод. они очень тонкие, там прочность полтора ( архитекторы меня пойму и поправят формулировку), и разрушить их очень легко.

Во времена Французской революции новая атеистическая власть массово разрушала католические готические соборы во Франции. Это дело было поставлено на поток так, что даже один архитектор написал специальную техническую книгу: "Как взрывать готические соборы". Со схемами и планами, так вот, для разрушения огромного собора надо всего лишь 3 кг взрывчатки, которые необходимо установить в трех ключевых местах. Всего лишь, понимаете? Взорвать их - и собор рухнет.

Пожарные точно это знали. Они знали гораздо больше - они знали ВСЕ ЧТО НУЖНО, для принятия правильных решений по спасению памятника. Нельзя было сбрасывать воду массивом - она бы пробила каменный потолок. Нельзя было даже просто лить воду сверху! Огромная масса воды, которая скопилась бы на крыше как в ванной с бортиками, рано или поздно продавила бы потолок и он бы рухнул. Они сразу это сказали. И продолжили делать свою работу. 400 пожарных. Они и сейчас еще там работают - охлаждают нагревшиеся элементы и гасят остаточные очаги. Делают свою работу

Итого:

1) потрать время на подготовку, изучи проблему максимально; потом времени не будет;
2) имей силы отстоять свое видение, не дай никому тебе помешать;
3) делай свою работу;
4) будь готов к тому, что никто не оценит добытый тобою результат;
5) не рассчитывай на благодарность;
6) будь готов сделать это еще столько раз сколько понадобится.

Мне кажется, довольно легко запомнить.

PS:

Добавлю фотки, а то люди не верят.

Да и правда, поверить трудно.



Первое фото - как это ВЫГЛЯДЕЛО. Выглядело это как адский котел со смолой. Мы не знаем, что мы видим относительно мелкую "коробку" крыши, под которой каменное дно потолка. мы уверены, что горит прямо на полу, правда? и я так думала.



Второе фото - люди входят в нетронутый собор. дыра в потолке - там, где был шпиль. Из дыры падает раскаленный уголь. Над тонким каменным потолком еще пылает пожар.
Но внутри огня не было!



Смотрите - дальше фото сегодня утром. Вот он, неф, и роза, роза уцелела, во всяком случае тут, над северным входом, уцелела, вы видите?!





Вот так-то вот, господа!

Не рептилоиды они. Не рептилоиды!
Напротив, очень чуткие люди. Люди с трезвой головой, ужасающим хладнокровием и фантастически точным расчетом. То есть, в сущности, существа намного более опасные, чем любой рептилоид.

И ещё один постскриптум.
Вот по этой ссылке можно видеть Собор, ещё не остывший после пожара.
Видно, что он весь цел, за исключением башни и собственно крыши. Каменный свод нигде не пострадал. И знаменитые горгульи живы-здоровы.
Потрясающая работа!
Фейков такого масштаба в истории ещё, кажется, не было. Ведь весь мир стоял на ушах!

Статуи по периметру вокруг упавшей башни тоже целы: они были сняты за несколько дней до пожара.

Да что там каменные горгульи! Пчёлы! Даже пчёлы пережили пожар без вреда! (На крыше собора держат ульи.)

Последнее время я пробую свои силы в популяризации науки. Судя по успеху, который имела заметка Роскомпозор, коза и капуста, и по неудаче, которую потерпела заметка Шифрование методом квантовой телепортации, мои читатели в большинстве своем не любят математику - зато любят красивые метафоры.

Попробую наощупь продвинуться дальше, и рассказать, каким способом компенентные органы делают, казалось бы, невозможное, и все-таки обходят воздвигнутые математиками препятствия, которые вроде бы невозможно обойти.

Напомню, каким способом (подробнее см. коза и капуста) можно у всех на глазах обменяться зашифрованной информацией, не договариваясь заранее о ключе и не обмениваясь ключом. В этой красивой идее есть что-то волшебное, магическое, очаровывающее.

Итак, небольшая самоцитата:

Вот я высылаю тебе письмо в ящичке, который закрыт на ключ. Ключ - это шифр.
Ключа у тебя нет, открыть мое письмо ты не можешь.
Тогда ты закрываешь ящичек на второй ключ, который остается у тебя, и высылаешь его обратно мне. Твой ключ остается у тебя, и открыть ящик теперь я не могу. Собственно, мы оба теперь не могли бы его открыть.
Получив назад свой ящичек, закрытый на два ключа, я отпираю свой ключ и снова высылаю его тебе. Ящик теперь закрыт твоим ключом, и отпереть его никто не может кроме тебя.
Получив мое послание второй раз, ты отпираешь замок и читаешь мое послание.

Безумно красивая идея, верно? Но...

...вот как поступает в этом случае сотрудник ФСБ, которому поручено проследить на нашей секретной перепиской.

Итак, я высылаю тебе письмо в ящичке, который закрыт на ключ.
Сначала письмо попадает на почту, где его ожидает переодетый в форму почмейстера гражданин в штатском. Вместо того, чтобы отправить письмо по назначению, он закрывает ящичек своим замком, и высылает его обратно мне. Получив назад свой ящичек, я думаю, что это твой замок, отпираю свой ключ и снова высылаю его тебе. Ящик теперь закрыт только ФСБ-шным ключом, и отпереть его соответствующим органам не составляет никакого труда. Ознакомившись с содержанием послания, наш "почмейстер" снова запирает его своим замком и отсылает тебе, по назначению, четко действуя по описанной выше схеме. Вместо трех пересылок нужно совершить шесть - и задача решена!



Признаюсь, что когда я впервые осознал мощь этой идеи (которая именуется MITM), я испытал глубочайший шок, сравнимый с тем, который сопровождал моё знакомство с основами банковского дела.

От этих вещей у меня остается отчетливый привкус действия негуманоидной психики. Как банки делают деньги буквально из воздуха, незаметно заставляя своих клиентов работать на себя - в этом явно есть что-то нечеловеческое. Это коллективный разум микроскопических тараканов, которые заселяют мозг человека, направляя его поведение в нужное им русло.

Вдохновившись фантастическим успехом простой идеи, как без труда выучить незнакомый алфавит, я дерзаю предложить вниманию почтеннейшей публики ещё одну носящуюся в воздухе идею.

Проще всего разъяснить её на примере.

Допустим, Вы зарабатываете на строительстве, вкладываете деньги в строительстве коттеджей. Как добиться, чтобы ответственный за качество человек хорошо делал свою работу? Предположим, ему полагается 10% оплаты.
Тогда добиться качества очень просто: надо заключить с ним договор, что из десяти построенных коттеджей один (по Вашему выбору, а лучше по жребию) переходит в его собственность. Вместо оплаты.

Мысль это по духу чисто феодальная.
Чем обеспечивается преданность и старательность слуг в феодальном замке? тем, что они живут там вместе с хозяевами как члены семьи, делят с ними все беды и удачи. Старый проверенный способ.
Капитализм разрушил эту патриархальную доверительность отношений, но зато он породил возможность разрабатывать новые и новые подходы, научил нас поворачивать любую проблему разными гранями. Так почему не повернуть её старой доброй феодальной гранью?!

(Второй рассказ Добровольского, тоже почему-то отсутствующий в свободном доступе. Первый смотрите по ссылке. Эта история произошла во время Гражданской войны.)

Александр Добровольский

Красноярская обедня

Мой последний день в Москве и на Маросейке. 8-ое июля. Праздник явления Божией Матери Казанской.

На Маросейке это был храмовой праздник, и служба в этот день совершалась особенно торжественно. Я старался не проронить ни одного возгласа, ни одного песнопения, ни одной молитвы. Все запечатлеть, впитать в себя, запомнить, унести с собой. Ведь теперь, может быть, долго, долго я не прикоснусь к этой животворящей атмосфере христианского храма, не войду в строй православного богослужения, не ощущу благодати совершающихся здесь таинств.

Неожиданно мобилизованный, завтра, ранним утром, в партии таких же, как я, я уезжаю на фронт, в темное, внезапно развернувшееся передо мною будущее. И в какой момент! Когда сердце мое прилепилось к храму Божию, когда, кроме храма, божественной службы, все остальное уже не прельщало меня и не привлекало. Если бы была моя воля, я совсем бы убежал из мира, укрылся бы за монастырской стеной.

Вечером я в последний раз пришел на Маросейку. Служили нервно, с каким-то особым подъемом. Храм, как всегда, был переполнен молящимися. Но вот служба кончилась. Что это? Батюшка вышел из алтаря на амвон и обращается ко всем, замершим в ожидании его слов. Батюшка говорит. Я стою далеко. Я стараюсь уловить его слова. Он говорит обо мне:

„Завтра один из наших братьев уезжает на фронт. Помолимся же все, все вместе, всем храмом, да благопоспешит ему Господь, да сохранит его Божия Матерь, наша Помощница и заступница и благополучно возвратит („возвратит” здесь особенно батюшка усилил свой голос) назад в наш храм”...

И весь храм молился обо мне, об „отъезжающем” и как молился! Тихо и проникновенно пели сестры. Я весь молебен простоял на коленях. И как трепетало мое сердце, когда над затихшими молящимися зазвучал такой душевно-трогательный взволнованный, прямо к Богу идущий голос:

„И молимтися, Владыко Пресвятый, и рабу Твоему Александру Твоею благодатью спутешествуй... мирно же и благополучно и здраво... и паки цело и безмятежно возвращающа...”

Когда после молебна я подошел к батюшке в последний раз, он, благословляя, надел на меня крест, и все не отпускал, и долго на меня смотрел сосредоточенный, задумчивый, внутренне углубленный. Так он все еще молился за меня неслышной мне молитвой.

И после, все восемнадцать дней моего пути (взорванные мосты, разрушенные станции... медленно, медленно ехали мы на восток) я чувствовал около себя силу батюшкиной молитвы. Явно творилась надо мной Божественная помощь. И, наконец, в Уфе, где я должен был получить назначение и направление, совершенно чудесным образом меня направили не на фронт, а в штаб Окулова. Так, молитвами о. Алексея и маросейских братьев и сестер, я, вместо страшного и далекого фронта гражданской войны, очутился в Красноярске, в штабе начальника всей Западной Сибири Алексея Николаевича Окулова, которого я лично знал по Москве, и который отнесся ко мне вполне доброжелательно.

Штаб Окулова стоял не в самом городе, а в находившемся от него верстах в десяти бывшем женском монастыре, рассеянный по его деревянным корпусам и дачам, в сосновом лесу на самом берегу Енисея.

Мобилизован я был как-то странно, с отметкой „без ношения оружия”. Ни к какой военной службе я не годился, и Окулов не знал, что со мной делать. Он вызвал своего подчиненного Вл. К., который хозяйничал у него в канцелярии и передал меня ему, сказав: „Дайте ему какую-нибудь письменную работу”. Вл. К. был сам москвич, бывший студент Московского Университета, отнесся он ко мне как к земляку и зла мне не творил, но, конечно, я был ему совершенно чужд. „Тютя какой-то” — сказал он про меня.

Обмундировали меня на потеху всем красноармейцам. Дали мне большую серую сибирскую папаху, почему-то длинную до пят кавалерийскую шинель. Обуви на мою ногу не нашлось никакой, и я ходил в своих ботинках на шнурках, а если прибавить к этому еще очки, то можно представить, какой я был — чучело.

В бытовом отношении я был устроен довольно плохо. Жил в канцелярии, спал на скамейке, питался от красноармейского котла, что было очень скудно. Иногда наши вестовые, которые со мной подружились, наворовав где-нибудь картофеля, варили картофельную кашу, и тогда меня угощали.

Но все это мало меня огорчало. Я жил весь погруженный в ту внутреннюю молитвенную жизнь, в которую я вошел в последнее время на Маросейке. А внешне я жил — чужой миру в чужом мне мире. Одно, что меня угнетало — это отсутствие божественной службы, невозможность быть в храме. По всему этому так наголодалась и истомилась моя душа! Ведь с последней службы в день праздника явления иконы Божией Матери Казанской прошло много времени, и теперь, когда я молился, я просил у Господа только одного, чтобы Он не отверг моего горячего желания и устроил „ими же веси путями” мое приобщение к храмовой молитве.

Покидать штаб в течение недели я не мог. Но было воскресенье и, когда я попривык и огляделся, я разобрал, что мои товарищи — военные из штаба, регулярно уезжают каждое воскресенье в город и весь день проводят там. И я стал думать, как бы мне совершить такое путешествие, конечно, не для развлечения, а для посещения храма.

Ни лошади, ни экипажа у меня не было. Идти нужно было пешком. Но я не думал ни о каких трудностях, ни о какой усталости. Какая могла быть усталость, когда сердце мое горело одним желанием храма Божия! При моем приезде в штаб, мне пришлось пробыть несколько часов в Красноярске, и я тогда много гулял по нему и хорошо запомнил его собор, его местонахождение и дорогу к нему от вокзала и от него к вокзалу.

Во время моего пребывания в канцелярии штаба, я завел одно знакомство. Дело в том, что у Окулова был приемный день, один день в неделю, когда он принимал вольных граждан, обращающихся к нему с разными просьбами, главным образом, по поводу сидящих и ждущих своей участи офицеров бывшей Белой армии, заключенных здесь в Красноярске, в артиллерийском городке. Вл. К. приспособил меня в виде регулировщика что ли, который устанавливал бы порядок и пропуск к Орлову просителей.

Среди ходивших к Орлову была одна мать, жительница Красноярска, которая хлопотала о судьбе своего сына-офицера. Он уже один раз был приговорен к расстрелу, чудом избежал его, и теперь она с ужасом и трепетом ждала для него самого плохого. Почувствовав во мне верующего человека, она ухватилась за меня, надеясь, что я ей буду содействовать в ее хлопотах. Она очень просила меня, если я поеду в Красноярск, чтобы я зашел к ней, очень подробно она описала мне, как найти ее дом, взяла с меня слово, что я исполню ее просьбу.

Так вот у меня создался такой план. Рано утром я уйду из монастыря, дойду до вокзала. Там на вокзале напьюсь чаю, передохну и потом, часам к 10-ти приду в собор. После службы из собора я зайду к моей знакомой, отдохну у нее и к вечеру вернусь в штаб.

Все обдумав и усердно помолившись Богу, чтобы Он не отверг моего горячего желания и споспешествовал мне, я в первое же воскресенье двинулся в путь.

Был конец августа. Погода прекрасная. Светло.

Идти было легко, поклажи у меня никакой не было и в начале 10-го я пришел на вокзал. На вокзале я хотел напиться чаю, но буфет был закрыт. У одного окна собралось несколько человек, вроде служащих вокзала. Одна женщина что-то рассказывала, другая плакала.

Я решил не задерживаться и идти скорее в собор. От вокзала к городу было недалеко. Дорога была прямая, что-то вроде шоссе. По бокам шоссе шли дорожки для пешеходов. Город начинался чем-то вроде невысокого заборчика. Такие невысокие, сквозные загородки бывают у железнодорожных палисадников. Шоссе, конечно, не было ничем перегорожено, но на дорожках для пешеходов были поставлены деревянные вертушки, так называемые турникеты.

Я увидел, что около них стоят красноармейцы с винтовками. Я подумал: „Не буду проходить среди них, пойду прямо по шоссе”. Я прошел и вскоре от поворота вышел на городскую улицу, по которой и направился к центру и собору. Как я вошел в город, так и дальше шел по середине улицы. Движения по ней, езды никакой не было, и я никому и никто мне не помешал. В тоже время я с недоумением озирался по сторонам. На улице никого не было, только почему-то на всех углах стояли красноармейские посты.

Один раз калитка у одного дома отворилась.

Вышла женщина. И сейчас же с обоих углов к ней двинулись вооруженные красноармейцы. Мне стало как-то неприятно, но я укорил себя, что иду молиться, иду к церковной службе и развлекаюсь всем, что меня не касается. Так я шел минут 15-20. И кругом было все то же. Совершенно пустые улицы и везде вооруженные красноармейцы, их посты, заставы, патрули...

Но вот, наконец, собор.

С каким чувством входил я в его двери, медленно поднимался по ступенькам, внутренне очищая и освящая себя прикосновением к первым святым изображениям крестов и склоняясь перед наддверной иконой.

Служба уже началась. Вид иконостаса, хоругвей у клироса, святых икон кругом, все меня трогало до слез. Я погрузился в глубокое молитвенное состояние, жадно внимая всему чину, так знакомому мне, православной литургии.

Но как ни был я молитвенно сосредоточен, я не мог не ощутить что кругом меня что-то странное. Во-первых, кроме меня во всем обширном храме не было ни одного молящегося, никого, ни одной в темной одежде женщины, старушки, что так неизменно видишь даже в самом пустом нашем храме...

Служил епископ. Я навсегда запомнил его облик, его имя: Никодим, епископ Енисейский и Красноярский. Но эта архиерейская служба как-то не походила на архиерейскую службу. Так она была странно бедна. Не было ни певчих, никаких людей на клиросах. Какой-то человек один пел на левом клиросе. Священнослужителей, сослужащих епископу, было всего два.

Но опять я подумал: „Это мое искушение. Подумаю обо всем после службы”.

Так как никого не было, я стал один у Царских врат и стал следить за службой: радуясь и горячо молясь. Так простоял я до конца службы.

Я подошел к вышедшему на амвон епископу. Он меня благословил; но я сомневаюсь, — видел ли он, кто перед ним. Никогда не видал я, чтобы человек был так погружен и в такую скорбь. Только что слезы не бежали по его щекам. Я отошел от него и пошел в середину храма, на правую его сторону. Там была сооружена очень красивая сень, как бывает над мощами святых угодников. Здесь в гладкой металлической доске была вделана розетка с надписью кругом: „Часть мощей святителя Иннокентия Иркутского чудотворца”. Я преклонил колена, помолился угоднику, приложился к его святым мощам. Потом поклонился иконастасу, святым иконам направо и налево, и, поблагодарив Бога за Его милость ко мне, вышел из собора.

Выходя из собора, я уже решил, что отсюда пойду к моей красноармейской знакомой, отдохну у нее, а кстати расспрошу, что у них творится в городе.

На улицах все было так же, как и раньше. Совершенная пустыня. Ни одного человека, и только красноармейцы на углах, только проходящие воинские патрули. И опять я пошел посреди улицы, но моя тревога стала нарастать. Наконец, я нашел нужный мне дом и постучал в дверь.

На мой стук открыла знакомая мне женщина. Она ахнула: „Как вы сюда попали”? — дернув меня к себе, она захлопнула дверь. Она все твердила: „Как вы сюда попали?? Как вы пришли? Как вы могли сюда придти?” Вдруг она залилась слезами. Она что-то начала рассказывать мне, все время прерывая свой рассказ, то неперестающим плачем, то судорожными паузами.

Из ее бессвязного рассказа я все-таки начал понимать. Город оцеплен. Всю ночь и сейчас идет обыск всего города. Ни один человек не может ни войти в него, ни выйти из него. Всякий появляющийся на улице, если он не знает пароля, сейчас же арестовьюается. Ее дочь служит на телеграфе. За ней пришел воинский патруль и только с ним она могла пойти на службу.

Женщина замолчала. Она погрузилась в такое же оцепенение, в такую же скорбь, какую я видел в соборе. Я оглянулся. Вокруг все было перевернуто. Выдвинуты ящики комода, открыты шкапы и сундуки. Куча всяких вещей валялась на полу. Я чувствовал, как меня начинает бить нервная дрожь. Я думал: „Если теперь сюда опять войдут производящие обыск по городу, если они спросят, кто я и как сюда попал, что я отвечу? Если я скажу им правду, это будет ужасно. За кого они меня примут и что со мною сделают?”

Я тоже стал цепенеть, как моя знакомая. Не знаю, сколько прошло времени. Вдруг в дверь застучали. У меня замерло все внутри. Вошла молодая женщина. Она сказала громко, радостно: „Кончилось! Запрещение ходить по городу снято!”

Тут она увидела меня. Она взглянула вопросительно. „Это из штаба Окулова”, — коротко сказала старшая. Молодая женщина сделала мне знак, чтобы я вышел за ней. Когда мы вышли на крыльцо, она сказала: „Если вам надо вернуться в штаб, идите вот по этому переулку вниз. Тут две минуты ходьбы. Вы попадете на пристань. Сейчас отходит первый пароход в монастырь. Если Вы не попадете на него, вы совсем не попадете. Вы знаете, как сейчас люди бросятся”.

Я, даже не оглянувшись на нее, поспешно пошел вниз. Я пришел на пристань и подошел к кассе. Вдруг у меня мелькнула дикая мысль: „А если кассир меня не увидит?” Нет, женщина, сидевшая у окошечка, взяла мои деньги, дала билет и сдачу.

Я вошел на пароход, сел на лавочку. Я почувствовал, что у меня начинается головокружение. Но когда пароход отошел от берега и пошел по Енисею, я очнулся и стал приходить в себя. Когда мы приехали в монастырь, я уже владел собою. Я пошел прямо в канцелярию. Вл. К. встретил меня необычной для меня воркотней.

„Есть же люди, которые в выходной день отдыхают, гуляют, а я, как проклятый, сегодня весь день вишу на телефоне. Чуете? Все наши, кто утром поехал в город, арестованы и сидят у коменданта. И вот я должен о каждом давать объяснения и разъяснения, кто он и что он, и действительно ли он тот, кем себя называет. Да ну их к дьяволу!”

Он ушел звонить по телефону.

„А счастлив ваш Бог, — обратился он ко мне час спустя, - что вы здесь где-то болтались, а не пошли в город. Сидели бы сейчас у коменданта”.

Я промолчал. Если бы я сказал ему, что я как раз ходил в город, что я в Красноярском соборе отстоял обедню, что я только что приехал из города на пароходе, что бы сделал он? Наверное, вызвал бы санитаров, чтобы меня взяли, так как я сошел с ума. А между тем, может быть, никогда мой ум не был так правилен и светел, никогда не было так чисто мое сердце, полное хвалы и благодарений.

„Благословен Бог мой, который не отверг молитвы моей и не отвратил от меня милости Своей” (Ис. 65,20).



Москва, 22 июня
Свящмуч. Евсевия

Ничего специфически русского в этой революции не было. Её осуществила вспученная грязь, которая везде одинакова. "Люди хорошие, Кирн, никогда государств не губили," - заметил в своё время Феогнид из Мегары.
Достаточно почитать, что представляла собой Парижская коммуна. За свою недолгую историю коммунары успели повалить Вандомскую колонну, сжечь дворец Тюильри, расстрелять множество заложников (включая архиепископа) и оставить город без круассанов. Если бы они продержались не семьдесят дней, а семьдесят лет, во Франции настал бы такой Le Sovok, что нам и не снилось.

http://bohemicus.livejournal.com/77878.html

Монах, который вошел в Facebook, тем самым вышел из монастыря.

https://en.wikipedia.org/wiki/Michael_Fagan_incident

Около 7:00 утром в пятницу, 9 июля 1982 года, 33-летний Майкл Фаган, безработный декоратор, которого только что бросила жена, около 7:15 утра проник в Букингемский дворец по водосточной трубе, вошел в спальню королевы.

По его собственным словам, это был вторая попытка: в первый раз его заметила на водосточной трубе домработница, который вызвала службу безопасности. Пока охранники медлили, Фаган исчез, что заставило их поверить, будто горничной показалось.
Фаган вошел во дворец через незапертое окно на крыше и провел следующие полчаса, поедая сыр чеддер и крекеры и бродя по дворцу. Его должны были заметить устройства электронной охраны, но они оказались неисправны. Фаган рассматривал портреты королевских особо и некоторое время отдыхал на троне. Затем он вошел в комнату, где у Дианы, принцессы Уэльской, была приготовлены подарки для своего первого сына, Вильгельма. Фаган выпил полбутылки белого вина, утомился и ушел.

Во второй раз датчик тревоги обнаружил Фагана. Член персонала дворца подумал, что тревога ложная и просто-напросто выключил его. По дорогев в спальню королевы Фаган сломал стеклянную пепельницу и порезал руку.

Королева проснулась, когда он откинул занавес. Сначала Фаган рассказывал, будто он сидел возле королевы на краю её постели. Но в интервью 2012 года он заявил, что королева на самом деле немедленно покинула комнату, ища кого-нибудь из службы безопасности. Дважды королева звонила в полицию, но никто так и не пришел.

Фаган попросил сигарету, которую и принесла горничная. Когда горничная не вернулась на свое место в течение некоторого времени, пришел лакей Поль Whybrew.

Инцидент случился, когда вооруженный полицейский, обычно находившийся возле королевской спальни, вышел в связи со сменой караула.

Так как это было тогда гражданское правонарушение, а не уголовное преступление, Фаган не был обвинен за незаконное проникновение в спальню королевы. Поначалу его хотели обвинить в краже вина, но обвинения были сняты после психиатрической экспертизы. Он провел следующие шесть месяцев в психиатрической больнице до 21 января 1983.

В 1997 году он, его жена и их 20-летний сын были заключены в тюрьму на четыре года по обвинению в наркоторговле.

Вторжение во дворец было использовано в 2012 году в сериале Playhouse Sky Arts в серии под названием Walking the Dog, с Эммой Томпсон в роли королевы.

В рунете этот эпизод постепенно оброс невероятными подробностями и приобрел характер легенды о таинственном посетителе Дворца, так и оставшимся неизвестным. Говорят, это был таинственный маг, который таким образом продемонстрировал своё невероятное могущество:
В 1982 году некий мужчина проник в Букингемский Дворец и провел там полчаса, поедая найденный сыр чеддер и расхаживая по дворцовым покоям. Системы сигнализации ни разу не сработали, так как были неисправны. Он рассматривал королевские портреты и некоторое время отдыхал на троне. Затем злоумышленник выпил полбутылки вина, утомился и покинул дворец.

Но встречаются и вполне правдоподобные версии происшедшего:


Оба раза Фейган обходил камеры слежения, слуг, Джеймсов Бондов и этих вот стражников с большими меховыми шапками, что, должно быть, выглядело как заключительная сцена следующего фильма «Миссия невыполнима».

А в чём выражался его гениальный план? Ну, собственно говоря, у него такового не было. Он просто перелез через ограду, взобрался по водосточной трубе и проскользнул в открытое окно.

Так значит, парню просто повезло? Ну, с этого момента история начинает отдавать сюрреализмом. В ходе своей первой попытки, карабкающийся по трубе Фейган был замечен горничной, которая вызвала охранника. Представитель службы безопасности её величества «принял решение действий не предпринимать», предположительно мотивируя его тем, что если расследовать каждое сообщение о взбирающихся по водосточным трубам бродягах, на исполнение своих прямых должностных обязанностей никакого времени не хватит.

Когда он всё-таки попал внутрь, оказалось, что вся сигнализация была неисправна. Оказавшись в сказочной ситуации из разряда тех, за возможность очутиться в которой тысячи британских анархистов без колебаний отдали бы свою правую руку, Фейган бесхитростно украл бутылку вина, которое даже язык не поворачивался назвать хорошим. Он побывал в доме королевы и забрал с собой одну единственную бутылку за 6 долларов.

Через месяц Фейган вернулся. Поднявшись снова по водостоку, он обнаружил окна всё такими же незапертыми, и решил нанести королеве визит. И хотя сигнализацию к этому времени уже починили, охрана опять не отреагировала, списав всё на ложную тревогу. Здесь пора уже призадуматься, чем эти ребята вообще занимаются на рабочем месте.

На сей раз, перед тем как войти в опочивальню королевы Фейган умудрился порезать руку о разбитую пепельницу. Когда королева проснулась и увидела незнакомого мужчину у своей постели, зловеще роняющего кровь на её пуховое одеяло, её разумным решением было вызвать королевскую стражу. И они, конечно же, тут же явились по первому зову королевы, ведь так?

Не-а. По спокойному тону её голоса они посчитали, что ситуация, в которой она находилась, принятия неотложных мер не требует. И нас греет мысль о том, что когда она позвонила в полицию и представилась королевой, то в ответ услышала: «Конечно, леди, а я – Наполеон!»

Королева Елизавета была вынуждена вступить с Фейганом в банальную беседу, которая продолжалась в течение 10 минут до того момента, когда в спальню вошла служанка и спросила, что он тут делает, на что королева предположительно ответила: «Это ты мне скажи, чёрт тебя дери!» Как ни странно, даже после всего этого, Фейгану нельзя было вменить в вину его авантюру, поскольку выяснилось, что правовая система забыла сделать вторжение в Букингемский дворец уголовно наказуемым деянием. Единственное, за что его могли арестовать – это кража той самой бутылки дешёвого вина.

Впрочем, деяние Фагана не считалось преступным лишь until 2007, when Buckingham Palace became a "designated site" for the purposes of section 128 of the Serious Organised Crime and Police Act 2005, that what he did became criminal. А в Англии законы имеют обратную силу, так что если сегодня кодекс поменяется, то завтра вас уже могут посадить за то, что вчера ещё не считалось преступлением. Интересно, как сложится судьба Фагана в будущем.